Малокрюковские бастионы - стр. 8
«А-а-а-а!!!» – закричал он изо всех сил от неожиданности и испуга, но, ни крик, ни судорожные движения рук по крепкому насту с проледью не могли остановить его скольжения и вероятного падения. Но Костя не упал. Это было просто чудо. Его падение вдруг завершилось не менее стремительным подъёмом, как на трамплине. Он просто съехал в, незамеченную им ранее, ложбину, выскочил на противоположный её склон и покатился назад. Однако падение всё равно состоялось, только не на лёд, в результате чего он бы обязательно что-то себе повредил, а на небольшой сугроб мягкого снега, нанесённого ветром внизу ложбинки. Приземление было пышным и ярким, как в кино, только жаль этого никто не видел. От разлетевшегося в разные стороны снега, возникла снежная завеса.
Только Костя подумал, что всё обошлось, как снег под ним предательски хрустнул и стал уходить вниз. Костя явно куда-то проваливался. Удержаться на верху, было невозможно, и он заскользил в какую-то суживающуюся яму. Как догадался Костя, это была расселина, образовавшаяся в результате отхода глыбы снега от горы Верблюжихи в оттепель. Расселина представляла собой снежный конус, который буквально всасывал мальчика, стискивая его с боков.
Ноги Кости не доставали до дна расселины и мальчишка чувствовал, как медленно от собственного веса втискивается в этот конус. Он понимал, что у расселины не может быть дна. По сути это клин и в нём, чем ты ниже опускаешься, тем более теряешь подвижность. Ноги и руки, в этом случае, становятся бесполезными, а любое шевеление грозит соскальзыванием вниз и ещё большим сжатием.
Лыжи и лыжные палки Косте только мешали. Он с трудом от них освободился. Они улетели вниз. Мальчик попытался локтями упереться в жёсткие стенки расселины, но все попытки были тщетны. Тогда он решил кричать, авось кто услышит.
«Э-э-э-э-э!!! О-о-о-о-о!!!» – вырывалось из Костиной груди. Так он кричал, пока не устал. В ответ – ни звука. Грудь сжата и кричать очень трудно. «Кто меня услышит в этой дыре, – подумал он и у мальчика на глазах навернулись слёзы. – В этой снежной ловушке я замёрзну быстрее, чем плутая где-то в поле, – рассуждал он,– там человек хоть двигается. В поле можно устать, обессилеть. В конце-концов, можно руками выкопать в сугробе яму и какое-то время переждать в ней. Быстро не замёрзнешь. А здесь… ноги вон уже неметь начинают от неудобной позы. И это только первый признак самого страшного…»
– Мне бы как-нибудь развернуться,– проговорил он вслух. Но не, оперевшись на что-то, развернуться никак нельзя. «Так меня здесь никто и не найдёт,– мелькнуло в голове.– Ведь он даже бабушке не сказал, в какую сторону пошёл. Не видели его и сельские мальчишки. Этот Клёк и Шкворень не в счёт. Что от них толку!? Остаётся – Нюшка… но, она девчонка. Да и откуда она знает, что я провалился? Разве только завтра слух по деревне разнесётся, что человек пропал. Только что ему до этого завтра, когда он замёрзнет сегодня и замёрзнет по-настоящему, навсегда, то есть, умрёт».
Тут Косте стало страшно и обидно за такую глупую гибель в этой ледяной могиле. Он вспомнил улыбающуюся ему с перрона маму и уехавшего, пока он спал, отца.
Медленное сползание завершилось временной удачей. Левая нога стала на какой-то выступ. Костя воспользовался этим выступом, упёрся в него ногой и чуть приподнялся, хотя сделать это стоило больших усилий. После того, как он немного приподнялся, то тотчас резко повернулся. И как только он это сделал, то моментально заскользил дальше вниз. Не спас его от падения и этот выступ, он просто отвалился и всё. И если раньше расселина сдавливала плечи, то теперь… Это «теперь», для него, было полной неожиданностью.