Мальчики, которые обижают, девочки, которые прощают - стр. 3

Я смотрел, как мама молча вытирает, а потом уносит тарелку на кухню. Папа включил телевизор и стал смотреть футбол. Мама не вернулась к ужину. Я доел свою манную кашу и пошёл к ней. Она сидела на стуле, держась за голову.

– Мам, – сказал я. – А почему папа так делает?

Она вздрогнула. Улыбнулась. Но глаза не улыбались. А потом вдруг наклонилась и обняла меня.

– Ты у меня хороший. Главное – не будь как он. Обещай.

Я пообещал. И не понял. Как это – «не будь»?

Папа ведь сильный. Он идёт, и все расходятся. У него тяжёлые ботинки. Когда он идёт по коридору, даже кошка прячется под кровать. А я смотрю и думаю: «Вот бы тоже так. Чтобы все боялись. Чтобы слушались». Но мама не хочет, чтобы я был как он.

А как тогда?

Я же не знаю, как. Мне всего пять. У меня есть любимая воспитательница, девочка с косичками и папа с тяжёлыми ботинками. И иногда мне страшно. Но никто не говорит, что делать со страхом. Только говорят, каким мне быть нельзя.

Вот и всё.

Когда я просыпаюсь, всегда тихо. Даже слишком. Тишина – это как будто что-то прячется. Что-то большое и мокрое. Иногда мне кажется, что она капает с потолка. Тик-тик-тик, как капли в ванной.

В эту субботу я проснулся рано. Солнце пробиралось сквозь штору и делало на потолке полосочки. Мне было хорошо. Никто не кричал. Даже кошка не шуршала под кроватью. Я сел, поискал взглядом тапки. Только один был на месте. Второй опять куда-то уполз. Я заглянул под кровать – и там, в самом дальнем углу, сидел паук. Большой, чёрный. Сидел аккуратно в моём тапке. Как будто ждал, когда я полезу.

Я замер. Сердце застучало. Я хотел закричать, но вдруг услышал шаги. Тяжёлые, как всегда. Это папа. Он ещё не ушёл? Может, сегодня выходной? Я прижался к кровати, сделал вид, что сплю. Пусть думает, что я сплю. Тогда он не тронет.

– Вставай, лентяй, – громыхнул его голос из-за двери.

Я не шелохнулся.

– Алевтина! Почему этот балбес ещё в кровати?!

Мама ответила что-то тихо-тихо, я даже не расслышал. Потом открылась дверь, и он вошёл. В майке, со злым лицом, как будто я у него что-то отнял.

– Ты что, глухой?

Он сдёрнул с меня одеяло. Я увидел его руки – большие, с волосами, пальцы – как сардельки. Он схватил меня за плечо, потянул вверх.

– Просыпайся, мать твою, пятилетка, а как жрёт – за десятерых!

Я не понимал, почему он кричит. Я ведь ничего не сделал. Просто спал. Пятница же была. В садик не надо. Мы же обычно остаёмся дома, смотрим с мамой мультики. Я потёр глаза, чтобы не заплакать. Он не любит, когда я плачу. Говорит, что мужчины не ноют. А то в армию меня не возьмут, хахах.

Папа вышел. Я остался один. Паук всё ещё сидел в тапке. Мне хотелось, чтобы кто-то прогнал и паука, и страх, и этот голос. Я взял второй тапок и медленно пошёл на кухню.

Мама стояла у плиты. В халате, с заколотыми шпильками волосами. У неё было такое лицо… будто она уже давно проснулась и сильно пожалела об этом.

– Мам, – я подошёл, прижался к ней. Она вздрогнула. – У меня в тапке паук. Можно я без тапок пока?

Она не ответила. Только кивнула. А потом сказала:

– Пойди мультики включи. Сейчас кашу сварю.

Я включил мультики, но не смотрел. Папа сидел в кресле, листал газету. Потом бросил её, встал, подошёл к маме. Говорил что-то шепотом, но я всё равно слышал. «Ты мне когда рубашку погладишь, а? Почему ты вообще ничего не успеваешь – загадка. Хоть бы раз нормально, как у людей». Мама молчала.