Магнитофонного дерева хозяйка. Часть I дилогии - стр. 12
Обычный листок, немного посеревший и набухший от влаги. Покрытый текстом, в плен к которому попадают некоторые… Те, кому это надо. А мне-то это зачем? Ни к чему. Любое учение – это учение. Со своим сводом правил препинания-склонения и прочими там выкладками, по задумке, незыблемыми. Всякая незыблемость способна навести тоску. Всякая незыблемость мне не подходит – незыблемо. В общем, не хватало только читать этот несчастный листок. Просто – пусть будет. И мне почему-то понравилось, что я вырвала его у преисподней, полной плесени и тлена.
– Убийство хотите? Свежее, только что! С места! Двумя выстрелами, – как выстрел в спину.
Чуть не свалилась со своего кресла на колёсиках – их подкосило. Как вообще не мутировать в какое-нибудь не известное науке чудище от соприкосновения с новостями? Скафандр для выхода в открытый космос? Ерунда. Рубильник нужен, который отрубал бы способность к осмыслению информации. Разбои, поножовщины, детская проституция, младенцы в мусоропроводе, или… расчленёнка. Надо же придумать словечко этим спецам – зверство, а вроде ласкательно, по-детски даже. Как сгущёнка или продлёнка.
Когда уже и без того переклинило, сплющило и перекорежило от новостей, набранных за день, вот такой вот вопль нежданной радости: «Убийство не желаете?!» Пальцы застыли на клавиатуре. Я оглянулась через силу, раненой спиной и всем прочим ненавидя ту, что, запыхавшись, ввалилась: вся нараспашку, с прилипшей ко лбу чёлкой, раскрасневшаяся, будто с любовного свидания. Ненормальная внештатница из ментовки. Вот, кто главные маньяки – такие, как она. Аж вся трясется и не стесняется – мутировала и необратимо.
– Только с места… самолично… молодой совсем… не приходя… высокий, брюнет, на артиста похож, на этого… В кулаке, представляете, деньги зажаты – вот так! У трупа. В кулаке прям пачка – здоровая! Не успели отобрать, спугнулись… А документов – никаких.
Она тараторила, выбрасывала вперед руку свою идиотскую, зажатую в кулак – старалась, показывала, задыхаясь, разбухая и разбрызгиваясь, как дрожжевое тесто. Гора теста, где дрожжи – чужая смерть, которую ей посчастливилось урвать, словить на собственную сетчатку и напитаться. Тварь!
Я отвернулась от нечеловека, от чумы, взмокшей от возбуждения. Каково было его душе видеть всех этих, налетевших вороньём? И где была её душа в тот момент, если она дозволила напиться вдрызг чьей-то смертью? Значит, просто сдобная квашня вместо души, потому, извините – не человек.
Как в спасательный круг вцепилась в клавиатуру… Непрочно вцепилась. Гора квашни настигла – липкая, душная… Накрыла, подмяла под себя.
…Открыла глаза – колесики рабочего кресла крутятся на уровне глаз. Всё же подкосило – не их, а меня. Локоть ноет. Только этого не хватало! Помогли кое-как водрузиться обратно на кресло, дали воды. Пораньше отпустили с работы.
Так не прибрано было на душе, что даже не заметила, как включила телевизор. Когда в последний раз такая беда стряслась, уж не припомнить – от памперсов и прелестей маалокса сразу спазмы и хочется кувалдой… со всей силы, по маалоксу. А тут прямо подарок – пусть болтает, да погромче – любой бред. Ну и угодила, конечно, прямиком – на городские новости.
«Во дворе дома… Молодой предприниматель… Двумя выстрелами…»
В снегу, на спине в чём-то тёмном, камера приближается… Я сделалась камнем. Но смотрела. Всё равно никуда не денешься, не спрячешься. Надо узнать это теперь. Оператор, качнув камеру от неопытности или от волнения, склонился над лицом распластанного на снегу в расстёгнутой куртке… Тяжелый подбородок, короткая аккуратная стрижка, глаза не видно какого цвета. Не он! Было ясно и до лица – тот, другой, на плече у которого сидит смерть, не носит куртки.