Маэстро и другие - стр. 10

Если следовать логике Паниццы, это должно было означать, что в его театре, театре Маэстро, публика дохнет от скуки!

Он передёрнул плечами, ругая себя последними словами за то, что все время думает об этом мерзавце. В конце концов, кто такой этот Паницца! Какое отношение он может иметь к Вольфгангу Гёте! Только у таких, как он, с их менталитетом и лексиконом фанатиков-коммунистов времён холодной войны, может вызывать смертную скуку высочайшая поэтика «Фауста». Да пошёл он!..

– Иди ты в жопу, Паницца! – вырвалось у него.

– Простите? – спросил Нуволари, ведя машину с обычной невозмутимостью. – Вы что-то сказали?

– Нет, ничего.

– Вы обратили внимание, как красиво смотрится сегодня этот замок?

Маэстро механически повернулся, чтобы взглянуть на замок, прекрасный и ужасный, хранитель мрачных средневековых тайн, пропитанных кровью и ядами. Но тут же из-за окружённой башнями громады выплыла огромная гротескная фигура Паниццы, который кричал прямо ему в уши: «Театр, в котором не будут дохнуть от скуки те, кто придёт смотреть наши спектакли!..»

Что более всего изумило Маэстро, так это формальная реакция остальных членов профсоюзной делегации. Он ожидал, что они немедля открестятся от сказанного Паниццей, выгонят его пинком под зад, обольют безоговорочным презрением, шарахнутся, как от прокажённого. Но эти три мерзавца, наоборот, даже ни на полшага не отодвинулись от него! Мало того, они принялись объяснять, прежде всего, Мария, что Паницца, выразившись в своей привычной манере в духе коммунистической «Униты» 50-х годов, в сущности хотел сказать, что они собрались сделать театр… э-э-э… менее серьёзный, что ли… чуть более развлекательный… «Нет-нет, пусть Маэстро не подумает, что его театр не развлекательный! – поспешила пояснить Мария. – Театр Маэстро может ещё как развлекать! „Арлекино“, например, был очень смешной спектакль, даже если смотреть его сорок раз подряд, но… как бы это сказать?.. в некоторых местах – очень смешных – немного не хватало… неожиданности»… Хотя она, Мария, которая была с этим спектаклем в Аддис-Абебе, прекрасно помнит, что эфиопы просто умирали от смеха…

Увы, объяснение не успокоило его. Оно лишь опередило крепкое ругательство, уже готовое было вырваться, как пробка из бутылки, высвобождая содержимое, слишком долго находившееся под сильным давлением. Сказанное Марией потрясло его до глубины души и теперь травило душу как всепроникающий яд.

– Ты тоже помирал от скуки на «Фаусте»? – обратился он неожиданно к Нуволари.

– Я нет, потому что…

– Потому что – что?

– Потому что я его ещё не видел, – извиняющимся тоном проговорил Нуволари.

– Твою мать! Он уже целый год как идёт!

– Да, но на него до сих пор невозможно достать билет… – на лету сочинил Нуволари.

Фраза прозвучала лестно, и Маэстро решил принять её за чистую монету.

– При первой же возможности напомни, чтобы я оставил тебе два места на моё имя. Сходишь вместе с женой, а потом расскажешь мне, заела тебя тоска или нет.

– У моей жены ребёнок… девочка…

– Хорошо, но только ещё одно место, – согласился Маэстро, вспомнив, что «девочке» уже двадцать два года.

– Да, сенатор, спасибо, – поблагодарил Нуволари, не слишком уверенный, что Маэстро запомнит своё обещание.

Приказав себе выбросить из головы Паниццу и всю эту историю с любительским театром самонадеянных придурков, Маэстро принялся думать о своих последних спектаклях, как делал всегда, когда нуждался в подпитке чем-то успокаивающим и ободряющим, что могло бы восстановить его душевное равновесие. Взять, скажем, «Великую магию». Выдающийся спектакль, что говорить! Хотя пьеса – так себе, пусть все и твердили, что это шедевр. И разве спектакль не оказался очень смешным? И всё благодаря тому, что он собственной рукой вымарал из истории девушки это авторское занудство. Вырезал именно для того, чтобы зрители не умирали от скуки! Так что, синьор Паницца… или ты собери побольше информации, прежде чем открывать рот, или иди в задницу, говнюк!