Размер шрифта
-
+

Люди «А». Второе издание - стр. 26

Потом я много раз вспоминал наш первый разговор. Савельев знал, что с давлением у меня не всё в порядке, и мог запросто исключить меня из подразделения. Даже должен был исключить. Но не стал. Не потому ли, что сам скрывал подобный грешок? Он никогда не жаловался на здоровье, но Наталья Михайловна рассказала, что после его смерти нашла в карманах его одежды нитроглицерин. И вспомнила, что Анатолий Николаевич с трудом прошёл последнюю диспансеризацию: врач не хотел подписывать документы – кардиограмма была очень тревожной. Но он настоял, продавил авторитетом.

Впоследствии в его сейфе нашли стихи, переписанные от руки. Все они – об усталости, о желании уйти из мирской, земной жизни.

Я их не помню, те его стихи. А вспоминаю всё того же Давыдова: полковник Савельев умер «средь мечей» – умер, уже победив, уже сделав дело, уже спасши чужую жизнь.

Я знаю: он хотел уйти из жизни именно так.

Денис Давыдов

Я ЛЮБЛЮ КРОВАВЫЙ БОЙ

Я люблю кровавый бой,
Я рождён для службы царской!
Сабля, водка, конь гусарской,
С вами век мне золотой!
За тебя на чёрта рад,
Наша матушка Россия!
Пусть французишки гнилые
К нам пожалуют назад!
Станем, братцы, вечно жить
Вкруг огней, под шалашами,
Днём – рубиться молодцами,
Вечерком – горелку пить!
О, как страшно смерть встречать
На постеле господином,
Ждать конца под балдахином
И всечасно умирать!
То ли дело средь мечей!
Там о славе лишь мечтаешь,
Смерти в когти попадаешь,
И не думая о ней!
Я люблю кровавый бой,
Я рождён для службы царской!
Сабля, водка, конь гусарской,
С вами век мне золотой!

Алексей Филатов

НАШ КОМАНДИР

Посвящается Анатолию Николаевичу Савельеву – командиру и боевому товарищу

Он был лучше и собранней многих из нас,
Он был твёрдым внутри и снаружи не вата,
И в бою нас от пули спасая не раз,
Улыбаясь, журил: «Аккуратней, ребята!»
Он был старше, чем мы, и во многом мудрей,
Но в атаках за ним мы едва успевали.
Говорил нам: «За мною, ребята, смелей»,
Когда в первом бою наши нервы сдавали.
Он словами впустую играть не любил,
Но когда говорил – было точно и верно.
И заслуг боевых не считал, не дробил,
И не гнался за званьем, за ростом карьерным.
Нас учил он своих не бросать, не сдавать,
Оставаясь для всех молчаливым примером,
Не задумавшись, жизнь за людей отдавать,
А иначе зачем тебе быть офицером?
Наша дружба в бою закалилась огнём,
И мы помним те годы для нас дорогие.
Соберёмся все вместе и скажем о нём:
Жизнь свою он отдал, чтобы жили другие.
Как и прежде, по небу бегут облака,
Как и прежде, заря новый день зажигает,
Твой приказ, командир, слышен издалека,
Мы на службе, как встарь, но тебя не хватает.

Сергеев

Фото из архива автора

1993, ночь с 3 на 4 октября, 3:15. Москва, Кремль, третий этаж первого корпуса, зал заседаний

За овальным столом никто не сидел.

Вдоль стен стояли стулья, на них расположились командиры силовых структур – около тридцати человек. Все молчали. Говорить было не о чём.

Раздался звук шагов. Барсуков и Коржаков[12] шли в ельцинскую приёмную. Барсуков чуть отстал, на ходу бросил Герасимову[13]:

– Дмитрий Михайлович, президенту доложите вы.

Никто не пошевелился. Ждали Ельцина.

Наконец он появился на пороге. Огромный, страшный, с серым лицом.

Президент Российской Федерации боялся.

Ему было чего бояться. Решалась его судьба. Снова, как в 1991-м. И снова – в Белом доме. Только тогда защитники Белого дома были за него, а теперь – против.

Страница 26
На следующую страницу