Любовные драмы русских поэтов - стр. 35

С чувством брезгливости отдал император приказ: «Рядового Геккерна (Дантеса), как нерусского подданного, выслать с жандармами за границу, отобрав офицерский патент».

Как созвучны с мнением императора слова Лермонтова, написавшего в знаменитом своем стихотворении, что убийца «не мог понять в сей миг кровавый, на что он руку поднимал».

Автор «Истории русского масонства» Борис Башилов с удивительной точностью подметил: «Со смертью Пушкина Россия потеряла духовного вождя, который мог увести ее с навязанного Петром Первым ложного пути подражания европейской культуре. Но Пушкин был намеренно убит врагами того национального направления, которое он выражал, и после его смерти, – на смену запрещенному масонству поднялся его духовный отпрыск – Орден русской интеллигенции. Интеллигенция сделала символом своей веры – все европейские философские и политические течения, и с яростным фанатизмом повела своих членов на дальнейший штурм Православия и Самодержавия».

Русский религиозный философ Георгий Петрович Федотов отметил, что «с весьма малой погрешностью можно утверждать – русская интеллигенция рождается в год смерти Пушкина». После этого все русские традиции, оставшиеся без могучей защиты Пушкина, стали оплевываться с еще большей силой, и ничто русское не заслуживало ни любви, ни уважения, ни понимания долгие годы.

И недаром замечательный русский исследователь старины Иван Егорович Забелин писал в XIX веке: «Как известно, мы очень усердно только отрицаем и обличаем нашу историю и о каких-либо характерах и идеалах не смеем и помышлять. Идеального в своей истории мы не допускаем… Вся наша история есть темное царство невежества, варварства, суесвятства, рабства и так дальше. Лицемерить нечего: так думает большинство образованных Русских людей… Но не за это ли самое большинство русской образованности несет, может быть, очень справедливый укор, что оно не имеет почвы под собою, что не чувствует в себе своего исторического национального сознания, а потому и умственно и нравственно носится попутными ветрами во всякую сторону».

Но врагам России не удалось сломить Русский дух, возрожденный Пушкиным. Философ Василий Розанов справедливо заметил, что «Россия, большинство Русских людей… спокойно и до конца может питаться и жить одним Пушкиным, то есть Пушкин может быть таким же духовным родителем для России, как для Греции Гомер».

Истоки необыкновенного «жизнелюбия» человека мы можем найти в детстве. В данном случае, под жизнелюбием я подразумеваю влюбчивость, даже в какой-то мере, страсть к амурным приключениям. Еще в советские времена, в войсках, мы называли жизнелюбами больших любителей неформальных общений с представительницами прекрасного пола. Это определение относилось к обычным, нетворческим натурам. Ну а натуры творческие живут по своим правилам, которые продиктованы им необыкновенными качествами, заставляющими творить.

Но почему вдруг такая преамбула в материале о Тютчеве, его любовных трагедиях и драмах? Да потому, что и он, подобно Тургеневу, испытал в детстве первые, еще отроческие переживания, связанные с насильственным разлучением с предметом его первой любви.

Когда родители – или не родители, а просто обстоятельства – лишают возможности влюбленных быть вместе, часто происходит так, что уже ни один из влюбленных не может построить в дальнейшем тот союз, который бы мог построить, сложись его первая любовь.