Любовник. Инструкция по применению - стр. 24

Все или ничего!

– Все или ничего! – сказал мне Ты после секса. И остался на раскаленном диване докурить сигарету, когда я вышла из твоей квартиры в июльские сумерки, и на дрожащих от пережитого недавно оргазма ногах потащилась домой.

– В хорошем деле неплохо быть и на паях, – подумала я, вспоминая одну нашумевшую историю нашего провинциального городка. Это случилось сразу после войны. Так говорили лет двадцать назад. Тогда война для всех была одна. А сейчас такие слова звучат как-то совсем неуместно: после какой такой войны? Второй мировой, уже совсем неактуальной и забытой нашим поколением. Это случилось в период разрухи, тифа, дистрофии женщин и стариков и погибших мужчин. Это случилось, когда моя бабушка была почти девочкой, а ее бабушка еще была жива.

В город вернулся седой контуженый генерал. А Настя слыла первой красавицей, гулящей девкой девятнадцати лет от роду. Она годилась ему разве что в дочери, а стала женой. И весь город гудел, что старик женился на шлюхе. А Настя, словно нарочно, попадалась на глаза соседям в самых пикантных ситуациях: замирала под липой в страстном поцелуе с каким-нибудь юнцом, торопилась под утро домой под ручку с очередным кавалером, нежно лохматила четырнадцатилетним мальчишкам волосы во дворе да так, что те замирали от возбуждения, а сердечки лихорадочно сбивались с ритма в клетке ребер. Она смеялась. Она всегда смеялась. А в глубине ее глаз была такая щенячья тоска, размером с огромные ярмарочные блюдца. Только время было не для тоски. Время было оплакивать погибших мужиков и строить город.

А генерал будто и не замечал ничего. Зато остальные знали. Соседи и соседки, соседские дети, соседские кошки, собаки и даже мыши. Они громко шептались за спиной генерала, они ненавидели Настю, потому что та была не ко времени свободна, потому что жила не по клише. Настя вряд ли читала перед сном. Вряд ли она вообще читала. Но даже если бы к ней в руки случайно попало Послание к Коринфянам, вряд ли бы она остановилась взглядом на словах апостола Павла: «Все мне дозволено, но ничто не должно управлять мною». Вряд ли бы она что-то поняла. Но как ни странно именно это стало кредо ее беспутной и своевольной любви.

Бабка моей бабки продавала самогон. Гнала. Один из лучших в нашем небольшом городе. После войны этим делом немногие баловались. Не сахарное было время. А пили, как всегда много. Даже больше. К ней полгорода за поллитрой приходило. Так что, когда пришел генерал, никто и не удивился. Мало ли? Но он не взял горючего. Он сидел с бабкой моей бабки на кухне долго-долго и молчал. А бабушка, еще почти девочка, затаилась в углу, не дыша. Уж очень горькие были глаза у отставного генерала. Такие горькие, что просто невозможно было уйти. А потом бабка моей бабки сказала:

– В хорошем деле неплохо быть и на паях. Настя твоя – хорошее дело.

Вы когда-нибудь были беременны? Я была. Узнала об этом ночью, нет, скорее рано утром, часа в четыре, когда рвотные спазмы погнали меня из теплой постели к белому другу. Тогда я, конечно, не сказала своему малышу «Здравствуй», подумала, что отравилась вчера в ресторане. Когда это повторилось на следующее утро, я упорно не хотела верить, что внутри меня есть чья-то маленькая душа, просто обострение гастрита после отравления. День на пятый я трезво сказала себе: «Я не готова». Без эмоций. Без Тебя. Без Него. Я сама, как название тупого телевизионного шоу. Я сама.