Любовница - стр. 60
Пока всё было в теории — моя душа пела. А как только подошел срок чтобы забеременеть — я запаниковала. Я просто знаю, что если мне придется еще раз лишиться ребенка — я не переживу этого. Сотворю с собой что-то страшное.
Как объяснить Роме эту мою мысль: «Хочу, но не хочу»?
Не знаю, сколько я просидела в прострации. Очнуться мне помог звонок в дверь. Мы никого не ждём, друзья знают что мы с Ромой очень часто в офисе полуночничаем, и без согласования к нам в гости не заваливаются.
В дверном глазке я увидела сестру. Открыла, и Варя тут же бросилась мне на шею.
Плачет. Трясётся.
— Можно, я у тебя побуду? Лал… Влад меня бросил. Бросил! — завыла она.
Сестра больно вцепилась в меня, дрожит, рыдает в голос.
Также бывало и в её детстве — Варька чуть что сразу ко мне бросалась на шею как обезьянка. Рыдала, делилась своими детскими бедами-обидами, и я утешала её. Почему-то всегда именно я. Мама у нас любящая, но понимания от неё можно ждать и не дождаться. К ней нельзя было прибежать в слезах, и просто получить утешение — мама принималась за анализ ситуации, и объясняла кто виноват, и как всё исправить, а значит и слёзы лить не стоит.
Я бежала со слезами к бабушке или папе. Варя — ко мне.
Вот только сейчас её беды и обиды уже не детские, а глубокие и женские.
— Варь… тише… тише… ну что ты, — погладила её по взлохмаченным, мокрым от пота волосам.
— Он-н б-бро-осил мен-ня-а-а-а!
С трудом я дотащила сестру до гостиной, ноги она переставляла как пьяная, пошатываясь. Истерика перешла на новый этап, с икотой и хрипами. Тело Вари напряжено, она трясётся как от лютого мороза, собой не владеет.
Сейчас я могу дать ей только утешение. Советы ей не нужны, не за ними она пришла.
Я сама обняла сестру крепко-крепко. Говорят, каждому человеку нужны ежедневные объятия, ребёнок это или уже старик. Объятия важнее слов.
— Н-ненави-и-и-ижу! — просипела Варя, вытирая мокрые щеки о шелк моей блузы.
Я еще крепче стиснула её плечи, и Варя продолжила рыдать — надсадно, горько, больно.
Рома вышел из спальни, и я махнула рукой, чтобы он шел обратно.
Долго мы просидели вот так, в обнимку. Может, около часа, или около того, судя по тому как затекло у меня тело.
Варя расслабилась. Откинулась на спинку дивана. Тело — кисель, лицо невменяемое, опухшее, красными пятнами пошло. Глаза у неё пустые, смотреть страшно.
— Варь, постарайся не упасть в пропасть, — прошептала я, и легонько поцеловала её в щеку. — У тебя ребёнок, подумай о нём, ладно? Истерика истерике рознь. Слышишь?
Сестра медленно моргнула, дав понять что услышала меня.
— Я чай заварю пока. С вареньем, с лета твоё любимое осталось, вишнёвое.
Варя кивнула. Я встала, пошла на кухню, и услышала за спиной тяжелые шаги и хриплое дыхание.
— Не могу оставаться одна, — просипела сестра, войдя за мной. — И жить тоже… не могу…
Усадила сестру за стол, надавив на её плечи, и отвернулась к чайнику.
— Варь. Я твою боль не обесцениваю, но знаешь… бывает в жизни тяжело. Бывает очень тяжело. Бывает невыносимо больно, так что кажется что больше вздохнуть не сможешь, и кажется вот-вот умрёшь, и даже хочешь этого — умереть. Но всё проходит, сестренка, даже от самой сильной боли со временем остаются лишь воспоминания. Это просто нужно пережить.
— Просто? Тебя не бросали любимые. Не знаешь, о чем говоришь! — взвилась Варя. — Тебя все любили! Всегда! Мама прислушивается к тебе с детства, папа обожает, бабушка тоже. Муж над тобой трясётся… знаешь, как вами с Ромой гордятся? Ах, Лала вышла за студента, и оба поднялись, в люди выбились вместе. Жена генерала! А я — неудачница… паршивая овца-а-а-а, — уронила сестра голову на стол.