Любовь на острове - стр. 21

— Здорово, что мы туда пошли. Я в восторге, — Ира активно работала ложкой над супом из говяжьих хвостов, — тебе не очень понравилось?

— Ну, так, — я ждала кесадилью с курицей, потягивая из трубочки авокадо смузи.

— Слушай, я ведь сегодня окончательно простила отца. У меня не осталось никаких обид.

— Бросил вас? — я спросила лишь для поддержания разговора.

Развод моих родителей давно меня не трогал. Мне кажется, мать и родила меня, чтобы удержать папашу, но из этого всё равно ничего не вышло. Он ушел, когда мне было лет пять или шесть.

— Но в том дело, что разошлись. Он меня любил, гордился мною, а мать избивал. Сказал, если с ней останется, то убьёт. Я с восьми лет поняла, что любить отца и мать надо отдельно. Для меня это не было проблемой.

— Сознательная девчонка.

Принесли мою кесадилью, я начала разрезать её на кусочки, хотя можно было есть руками.

— Я вообще-то про другой случай, когда отец меня чуть не… ну, того…

— В смысле?

Градус интереса к истории новоиспечённой подруги резко повысился. Я перестала жевать, в то время как Ира с аппетитом уминала жареный рис с морепродуктами.

— Отец как-то пришёл ко мне домой подшофе, я тогда уже отдельно жила. Стоим в коридоре, уже вечер, я свет включила. И отец начал меня подталкивать в комнату к дивану. В комнате темно, он на этот диван завалил меня и давай руками по телу шарить, правда, одежду не срывал. Я отбилась и в коридор. Он меня ещё два раза на диван укладывал, я начала ругаться и всё-таки выпроводила его.

— Сильно испугалась?

— Самое удивительное, что не испугалась. Это же родной отец. Да и мне уже лет девятнадцать было. А сегодня в храме вдруг вспомнила этот случай и окончательно простила его.

Мне вспомнился мерзкий хмырь, когда он, схватив меня за руку, сжал мою ладонь на своём члене через спортивные штаны. Страшно, омерзительно. Жутко от осознания собственной беспомощности. Тогда я тоже отбилась.

— Вообще, отец по натуре садист, лупил мать почем зря, считал, что она мою младшую сестру от брата нагуляла. Его отец такой же был, по бабам шлялся и мать бил, а она уже детей колошматила. Терпеть не могла, когда ребёнок орал, с ума сходила.

— У тебя родня, хоть книги пиши.

— Бабка-то не просто с ума от детского крика сходила. Говорят, её мать – моя прабабка заставила её – свою дочь новорожденного братишку на мороз вынести, чтоб помер. Представь, как ребёнок кричал на морозе.

Кусок застрял в горле. Рука зависла над вафлями, которые здесь вкусно готовили, и я всегда заказывала.

— Это в деревне было?

— Да. Такие нравы. У них в селе один мужик своего новорожденного из двойни вынес во двор и закопал в земле, а старший брат увидел, откопал и принёс домой. Ребёнок тот выжил. Потом брат всегда над ним коршуном стоял, оберегал.

Из глаз непроизвольно брызнули слёзы, я отодвинула тарелку с вафлями в сторону, мороженое в вазочке растаяло окончательно.

— И как с этим жить? Ребёнку, который знал, что отец его похоронил. Брату, который видел этот ужас. Матери, которая это позволила…

Ира пожала плечами, сделала глоток кофе.

— Думаю, старшему брату легче всего. Он ведь спас младенца, его совесть чиста.

— Совесть – да, а отношение к родителям? Простить их? — мой голос стал ломким, я вытерла слёзы.

— Кто сможет, тот простит. Можно твою вафлю попробовать?