Любовь моя - стр. 48
– Зачем? – насмешливо спросила Инна.
– Чтобы понять. И теперь я вижу, что он слишком резонирует с современностью. Иуды и Раскольниковы не перевелись. Тема преступления и наказания особенно злободневна в нынешние времена. И Чайковского я не скоро полюбила. Лишь когда почувствовала, что его музыка озарена светом небес, когда доросла до понимания.
– Пушкин тоже не скоро дошел до нашего национального сознания, – сказала Жанна, чтобы хоть чем-то поучаствовать в разговоре.
Оказывается, она не спала и с закрытыми глазами внимательно слушала беседу подруг.
– Алла очень осторожная и не любит заранее говорить о своих книгах, пока не убедится в их одобрении в соответствующих кругах. Она не спешит распахивать душу журналистам, которые работают на «массы». И на этот раз она не станет грешить против своих правил, – сказала Аня и покраснела, сконфуженная серьезным тоном своей речи.
– Породу ничем не испортишь. Фрукт всегда будет аристократом, а овощ – простолюдином, – беззлобно проехалась Жанна на счет именитой сокурсницы. – И ты не устояла перед ее авторитетом.
– Мы по телефону иногда спорим с Аллой, но наши диспуты касаются исключительно особенностей и тонкостей литературного языка, – сказала Лена, желая своим замечанием закончить затянувшееся обсуждение. Но Аня «не просекла» намерения Лены и продолжила озвучивать свое мнение:
– В моем понимании, язык – орудие чести и гуманности. Его надо применять так, словно находишься под присягой верности своей стране, своей культуре и уважения к людям…
Инна не замедлила воспользоваться ее заминкой.
– У Аллы есть очень длинные рассказы. Они… как жвачка, – сделав выразительную паузу, заметила она. – Чуть-чуть перефразирую Уинстона Черчилля: «Оратор должен исчерпать тему, но не терпение слушателей».
– Длинные они, потому что обстоятельные. Каждый рассказ подробно муссирует одну тему. Как ее разорвешь на куски? Когда текст «провисает», Алла укрепляет и оживляет его включением вкраплений, отвлечений от основной мысли. Но этого недостаточно, поэтому композиционно рассказы она составляет из суммы отдельных микрорассуждений, иногда даже из маленьких новеллок, разграниченных паузами. Она как бы делит произведение на множество фрагментов, несущих определенную символично заостренную мысль, что не дает читателю утомляться. Дробление связано еще и с тем, что произведение «населено» большим количеством героев, которые появляются и очень быстро уходят со страниц книги, оставляя назначенный им след. Это интересный художественный прием, – терпеливо объяснила Лена. – Последняя ее книга – лучшая на сегодняшний день.
– Расчленяет длинные рассказы? Сознательный прием? Экая невидаль. Я к нему прохладно отношусь. Возьми себе на вооружение, если хочешь. Ты тоже для перебивки настроения читателя пишешь прелестные зарисовки. Еще у Аллы слишком много размышлений молчком, «про себя». Эти ее сплошные «она подумала»… – повторилась Инна, упорствуя в своем мнении. – Я воспринимаю их как недочеты и шероховатости. Притом она играет с логикой, а ты знаешь, к чему это может привести.
– В бессюжетном произведении, в котором мало событий, глубину характера человека трудно высветить без внутренних монологов. Ты неверно истолковываешь… – начала было доказывать Лена.
– Длинные рассказы? Я, например, люблю ее пространные рассуждения. Вся прелесть в том, что в них интересно докапываться до сути. Они вызывают желание узнавать, осмысливать, чувствовать, как автор ведет тебя к намеченной цели. Алла в разных техниках работает, – опять вторглась в беседу подруг Аня. – Читаешь такие книги и уважаешь себя. Я где-то слышала – наверное, по телевизору, – что поэт может достичь своей цели, а философ – никогда. Но я думаю, это смотря какие цели он себе ставит.