Любовь меняет все - стр. 10

И да, я собиралась поступать в Московский университет. Помню тот солнечный день, когда мы шли подавать документы в МГУ. Идем по Поварской (тогда она была улицей Воровского), мама вдруг говорит: «Смотри, идет второй тур в Гнесинку[41]. Не попробуем?» Я говорю: «Да ну, второй тур, кому я уже там нужна?» Но она меня все же убедила, слово за слово, я и не заметила, как оказалась перед приемной комиссией. Я ее потом спрашивала, почему она так поступила? Мама улыбалась: «Если бы ты знала, как у тебя горели глазенки. Я тогда поняла, что, если не дам тебе этот шанс, потом себе этого не прощу». Она знала, о чем говорит: свой собственный шанс мама не реализовала, и всегда, когда речь шла о театре, о спектаклях, о концертах – она буквально менялась в лице, вспыхивал румянец, она увлеченно рассуждала, – это была ее неспетая песня.

И вот выхожу я на середину зала.

– Девочка, а тебе что?

– Ну, я хотела попробовать, я знаю, что уже второй тур…

Одета нарядно, в такой модной мини-юбке, от волнения вся свечусь. Видимо, опытный глаз экзаменаторов уловил фактуру.

– А что ты умеешь? Спеть можешь?

– Давайте я спою русскую песню «То не ветер ветку клонит».

– В какой тональности?

– В ре-миноре.

– Концертмейстер!..

Спела, говорят: «На третий тур приходи».

К моменту поступления в Гнесинку я была существом довольно способным, раскрытым в актерском плане. Члены приемной комиссии предложили мне показать им что-нибудь, ну, скажем, кипящий чайник. Я, помню, начала так пыхтеть, свистеть, производя всякие сопутствующие звуки, демонстрируя вырывающийся пар, что они практически сразу были сражены. Хохотали безумно! В дополнение попросили изобразить молодую обезьянку в лесу. Вспоминаю это всегда со смехом – корчилась я изрядно, почесываясь во всех мыслимых и немыслимых местах. Тут уже они закивали – иди-иди, все в порядке.

Так я стала студенткой Гнесинского училища, как оно тогда называлось. Но мне было лишь шестнадцать, из-за службы отца за границей в школу я отправилась шестилетней. А на вокальное отделение по правилам принимали с семнадцати лет. Так я попала на отделение актеров музыкального театра, за что не устаю благодарить судьбу. Ничего не бывает случайным! В итоге я получила уникальное образование: помимо вокала у меня была и сценическая речь, и танец, у меня были сцендвижение, работа со словом, работа с драмой. Давалось обучение легко. Помню, на третьем курсе меня заметила Наталья Дмитриевна Шпиллер[42] – в прошлом известная солистка Большого театра[43], одна из старейших преподавателей Гнесинки: «Деточка, а что вы здесь делаете? Ну-ка, я пишу вам рекомендацию в консерваторию, немедленно отсюда уходите!»

Учеба в консерватории давалась мне легко, я сразу стала лемешевской стипендиаткой – большая повышенная стипендия имени Сергея Яковлевича Лемешева[44] выплачивалась самому талантливому студенту Московской консерватории. Целых 75 рублей – это были сумасшедшие деньги, в 1980 году это была практически зарплата инженера. Помню, как с первой такой стипендии я отправилась покупать подарки родителям. Отстояв огромную очередь в магазине «Сирень», купила маме духи Climat[45]. Когда в тот знаменитый магазин привозили что-то импортное, стоящее, как правило, польское или, если повезет, французское, – это было что-то невозможное: «хвост» из жаждущих купить заграничный продукт выстраивался на весь Калининский