Люблю, не брошу - стр. 20
Нина кивнула и сощурилась. Солнечный зайчик, отразившийся от золотого креста православного храма, ослепил ее.
В палате соседка справа, придерживая огромный живот, похожий на советский телевизор «Рекорд», снимала со стены фотографию в рамке.
– Да вот хочу ее перевернуть, – сообщила она так, как будто собиралась совершить что-то противозаконное.
– Я не против, – подала голос из своего угла соседка слева.
– Я тоже! – сказала Нина.
И ребенка поставили носом к стене.
– А теперь к другим новостям, – говорит Нина в камеру и вдруг понимает, что, кроме этой фразы, на суфлере ничего нет – сплошное черное поле.
Она опускает глаза, чтобы прочитать по бумажке, но вместо микрофонной папки видит на своем столе туго спеленатого младенца! Он улыбается во сне ехидной улыбкой. Нина цепенеет от ужаса, а младенец начинает расти. Надувается, как воздушный шар. Вот он уже больше стола, а теперь не помещается в студии. Слышны крики и звон разбивающегося стекла. Младенец своей массой давит камеры, как тараканов, и надвигается на Нину! Ей становится нечем дышать!
Нина проснулась от собственного крика. Вокруг кромешная тьма – хоть закрой глаза, хоть открой, и она никак не могла понять, где находится.
– Зайчонок, я здесь. – Никита обнял ее и погладил по волосам. – Это всего лишь страшный сон! Снова… Пойдем на террасу, тебе нужен свежий воздух.
После выписки из больницы Нина взяла на работе отпуск без содержания, и они с Никитой уехали в путешествие – на этом настояла семья. По мнению свекров, Нинина работа плохо сказывалась на ее беременности. Никита снял у друзей дом неподалеку от живописного итальянского городка Тропеа. Это был уютный коттедж с двумя спальнями и гостиной. С террасы с бассейном открывался роскошный вид: ряды аккуратных черепичных крыш, утопающих в зелени, дальше желтая полоска пляжа и, наконец, лазурное, до боли под ложечкой бесконечное море, которое бороздили белые яхты. Тут оно было особенно соленым, как кровь. Вместе с домом сдавался маленький «Форд», и они путешествовали по горным дорогам с растущими по обочинам кустами олеандра – осматривали ближайшие городки. Их узкие, извилистые улочки всегда преподносили сюрприз: будь то таверна с божественной кухней или древняя машина, увешанная гирляндами высушенного красного перца и грибов, с плетеными корзинами трав и кореньев на зеркалах заднего вида. Или смотровая площадка с видом, от которого перехватывало дух. В Тропеа был отличный продуктовый рынок. Свежевыловленная рыба, креветки и устрицы стоили тут считаные евро. Морепродукты Нина не ела, боялась отравиться. Ее коронным блюдом в Италии стали сыры, особенно рикотта. Они подружились с местным сыроделом Джакомо, который сам торговал своим товаром. Он угощал их домашним вином, смотрел на Нину глазами, блестящими как маслины, целовал собранные в горстку кончики пальцев и шептал: «Bella!» Отдых пошел Нине на пользу, на щеках заиграл румянец, она округлилась, а пышная грудь стала еще больше. Можно было наслаждаться морем, роскошными видами и обществом любимого мужа, вот только по ночам ее мучили кошмары – вариации на одну и ту же тему.
– Ты никак не можешь принять беременность, – сказал Никита, и в его голосе Нина уловила интонации доктора Хауса.
Они сидели на террасе у бассейна, Никита принес Нине апельсиновый сок из холодильника. Душная южная ночь окутывала своими липкими лапами. Внизу мерцали огни деревни.