Любимые - стр. 46
С потеплением на улицах стало меньше трупов, но из-за инфляции и нехватки товаров большинство не могли запастись продовольствием. Правительство не имело сил исправить ситуацию, и к концу 1942 года только Танасис сохранял оптимизм. В отставку ушел премьер-министр Георгиос Цолакоглу. Его место занял Константинос Логофетопулос, изучавший медицину в Германии и женатый на племяннице немецкого фельдмаршала.
– Уверен, он справится лучше, – радостно сказал Танасис, вернувшись домой из участка.
Работа в полиции как нельзя больше удовлетворяла его потребности в порядке и дисциплине. Родные еще не видели его таким счастливым.
Юноша улыбался, желая поддразнить Паноса.
– Он поддерживает немцев, – с триумфом сказал брат, – а значит, добьется от них большей благосклонности. Разве это не хорошо для всех нас?
С каждым новым словом Танасис все больше злил брата.
– Он очередная чертова марионетка! – воскликнул Панос.
Все знали, что новый премьер-министр поздравил немецкого посла с успехами его страны.
– Мне не верится, что мы с тобой в самом деле братья, – сказал Панос. – Такое ощущение, что в тебе течет кровь нацистов!
– Панос! – вмешалась кирия Коралис. – Остановись. Такими словами ты обижаешь всех нас. Подумай о своей матери и об отце!
Она стояла возле плиты и помешивала скудное содержимое кастрюли – чечевицу в горячей воде. Кирия Коралис распродала все драгоценности, и теперь даже на ее кухню пришла нужда. Нарезая хлеб, она собирала все до единой крошки в кувшин, вместо мясных блюд готовила баклажаны и варила изюм, получая сироп.
Внуки разом повернулись к бабушке. Несколько месяцев она не упоминала родителей. Для Темис мать превратилась в призрак. Иногда Элефтерия являлась ей во сне, из тумана выходила бесплотная фигура в белых одеяниях.
Вскоре пришло письмо на имя отца, и кирия Коралис сама открыла его. Три месяца оно шло по оккупированной территории Греции и сообщало о состоянии Элефтерии за год. Представления Темис не слишком разнились с реальностью. Теперь мать носила лишь больничные рубашки пастельных тонов и регулярно бывала в белой комнате с мягкими стенами, а не в райской обстановке, которую воображала себе ее дочь. Кирия Коралис спрятала письмо подальше, чтобы никто из детей не узнал о положении матери.
Темис, стараясь потушить вспыхнувшую между братьями искру, вдруг предложила перевезти мать в Афины. Другие встретили ее идею без лишнего энтузиазма, а бабушка сразу ответила отказом.
– Столько времени прошло, и лучше ей оставаться там, где она сейчас, – категорично сказала кирия Коралис, стараясь не проболтаться о состоянии невестки. – Туда нет возможности добраться. Нацисты не проявляют сочувствия к…
– К кому? – наивно спросила Темис.
– К ненормальным, – ответила Маргарита, договаривая за бабушку. – Не притворяйся. Возможно, это передается по наследству.
Она наклонилась к сестре и завыла, как фурия, скорчив лицо в гримасу.
– Прекрати! – приказал Панос. – Веди себя прилично.
– Не указывай мне, что делать!
Она кинулась на брата, продолжая визжать, как гарпия.
– Ты бесчувственная, Маргарита. Совершенно бесчувственная.
Не притронувшись к миске супа, Панос схватил кусок хлеба и ушел из-за стола.
Пристыженная, Маргарита прекратила выть.
В беседе наступило затишье. Все думали об отце и матери.