Любимые - стр. 45
Каждый день Темис высматривала в очереди мать Фотини. Если кирия Каранидис нуждалась в еде, она бы пришла? Темис внимательно изучала толпу. Многие потеряли человеческий облик: люди с детскими телами и стариковскими лицами, мужчины с выпученными глазами, женщины с щетиной на лице и руках – естественная реакция организма на холод и голод. Многие были босыми. Некоторые ослабли настолько, что едва держали в руках миску.
Каждый день Темис возвращалась домой с тем же вопросом.
– Сколько же это продлится? – спрашивала она, ища поддержки у брата.
Правительство коллаборационистов не вселяло в греков уверенности, что ситуация улучшится. В первую очередь удовлетворяли нужды оккупантов, и все, кто не мог покупать продукты на черном рынке, жили в ужасных условиях.
– Если получится, – сказал Панос сестре, – нацарапай на стене какое-нибудь словечко, только смотри, чтобы тебя не застукали. Сейчас сгодится все, чтобы деморализовать этих ублюдков.
Писать на стенах казалось Темис бесполезным, но Панос был настроен оптимистично и пообещал, что вскоре Греция избавится от немцев.
– Возможно, правительство не станет ничего делать, – сказал он Темис, – а вот другие люди…
– О чем ты? – оживилась она. – Что-то назревает?
Поговаривали, что немцы уведут войска, но это оказалось лишь словами. Спасло то, что торговцы достали припрятанные запасы, и цены временно упали.
– Темис, кое-что уже происходит.
Хотя они и были одни дома, брат говорил тихим голосом.
– Что? – радостно прошептала она.
– Каждый час, каждый день все меняется.
– Но что именно? – нетерпеливо спросила Темис. – Расскажи мне! Расскажи!
Панос старался защитить сестру, но при этом хотел переманить ее на свою сторону. Скоро ему потребуется прикрытие.
– Я кое-кому помогаю, – протараторил он. – По соседству живет одна женщина. Иногда она прячет у себя британских солдат. Ни за что не угадаешь, кто она такая, но я еще никогда не встречал такой отважной женщины.
– И что же ты делаешь?
– Ты ведь знаешь, что я работаю в кафенионе? Ее дом как раз напротив, и я могу следить за улицей, отвлекать солдат, если людям, которым она помогает, сложно уйти. Это совсем рядом, на соседней с Патисион улице. Я выполняю и другие мелкие поручения, например ищу ненужную одежду.
– А это опасно?
– Да. Ты не должна рассказывать йайа. Или другим. Танасис вмиг арестует такого, как я.
– Конечно, я им не скажу. Клянусь.
Панос знал, что Темис умела держать язык за зубами.
– Могу я тоже что-нибудь сделать? – с рвением спросила Темис. – Я хочу помочь. Скажи, что мне делать!
– Пока ничего, – ответил Панос. – Но я спрошу у Лелы…
– Лелы?
– Так ее зовут. Лела. Лела Караяннис. Я скажу, что ты с нами. И если что-нибудь понадобится…
– Я сделаю что угодно, лишь бы помочь, – пообещала Темис.
– Помни – никому ничего не говори. Ни слова. Темис, это вопрос жизни и смерти. Ты ведь понимаешь?
Панос знал, что Сопротивлению для хитрых маневров может пригодиться такой внешне невинный подросток, как Темис, тем более что она выглядела моложе своих лет. Подозрения оккупантов обычно падали на парней, в то время как истинные исполнители ходили у них под носом – наивные девушки или бабушки.
Темис радовалась, что Панос доверился ей и что у нее появилась возможность внести свой вклад. Она не хотела мириться с существовавшим порядком и надеялась, что вскоре ее позовут на важное дело во благо родины.