Лю Яо. Возрождение клана Фуяо. Том 1. Полет птицы Пэн - стр. 17

Но, вопреки всему, столь неподходящий для юноши образ делал его увереннее и ничуть ему не мешал.

Глава клана улыбнулся и заговорил, потирая руки:

– Это твой третий шиди, Чэн Цянь. А это твой четвертый шиди, Хань Юань. Оба они маленькие и незрелые. Отныне, как их дашисюн, ты должен заботиться о них для меня.

Услышав имя Хань Юаня, Янь Чжэнмин изогнул бровь. Его лицо как будто нервно дернулось, он поднял полуприкрытые веки и, одарив четвертого шиди снисходительным взглядом, тут же отвел глаза, словно увидел что-то грязное.

– Хань Юань? – медленно переспросил Янь Чжэнмин. – Это имя тебе подходит, жизнь и впрямь обделила тебя привлекательностью.

Бледное лицо Хань Юаня позеленело от злости.

Но Янь Чжэнмин уже оставил его в стороне и повернулся к Чэн Цяню.

– Эй, мальчик, – позвал он, – подойди, погляжу на тебя.

Янь Чжэнмин вел себя слишком пренебрежительно – он подозвал Чэн Цяня к себе жестом, которым обычно подзывают собаку.

От слов и поведения молодого господина изумление Чэн Цяня сменилось ступором.

С самого рождения он никогда никому не нравился, отчего чувствовал себя неполноценным. Со временем это чувство укоренилось в его сознании и неистово разгорелось, переплавившись в болезненно завышенную самооценку. Порой одного взгляда хватало, чтобы выбить его из колеи, что уж говорить о таком оскорбительном жесте.

Чэн Цянь выглядел так, словно суровой зимой на него вылили ведро ледяной воды. Без всякого выражения на застывшем лице он двинулся вперед и, уклонившись от протянутой руки Янь Чжэнмина, поклонился ему со сложенными перед собой руками[41] и произнес:

– Дашисюн.

Янь Чжэнмин вытянул шею, чтобы получше рассмотреть его, и Чэн Цяня окутал легкий запах орхидей. Сколько раз окурили даосскими благовониями его лохмотья, чтобы отогнать прочь букашек, было известно одним лишь небесам.

Однако молодой господин Янь, похоже, плохо разбирался в эмоциях других людей: по крайней мере, гнева, который Чэн Цяня сдерживал из последних сил, он не заметил.

Янь Чжэнмин неторопливо оглядел Чэн Цяня, словно покупатель, выбирающий коня, и, судя по всему, счел его довольно приятным на вид. Небрежно кивнув, дашисюн выразил искреннюю надежду на своего шиди, не особо задумываясь о реакции.

– Неплохо. Надеюсь, время не испортит твое лицо, – прямо сказал он и, чтобы выказать обычно свойственное дашисюнам дружелюбие, неохотно скользнул рукой над самой макушкой Чэн Цяня, притворяясь, что погладил его по голове, после чего небрежно добавил: – Теперь, когда я насмотрелся на «обделенного» и «оскорбленного», учитель, вы можете увести их. Гм… сяо Юй-эр[42], дай ем… им несколько конфет из кедрового ореха.

Мучунь чжэньжэнь слегка изменился в лице. На миг его одолело странное чувство, будто двое приведенных им детей были не младшими братьями одного недостойного ученика, а его наложницами.

Да еще и не слишком симпатичными наложницами!

Кедровые конфеты выглядели необычно. Они лежали в маленьком изящном саше, и каждую покрывала блестящая прозрачная глазурь, от которой исходил приятный аромат. Дети бедняков вряд ли когда-нибудь получили бы шанс отведать столь изысканное лакомство, но Чэн Цянь не проявил к конфетам никакого интереса. Едва переступив порог комнаты, он сразу же сунул мешочек с угощением в руки Хань Юаню.