Луноход-1 - стр. 16
– Расскажешь маме – будет еще хуже!
Это было не больно, но унизительно.
До этого я плакал над судьбой Каина, но теперь считал наказание заслуженным. Мама сразу догадалась, что произошло. Она отругала сестру, а та устроила новую пытку. Усадила меня на стул на кухне, смотрела мне в глаза и не давала выйти. Это было очень страшно, я кричал и рвался из кухни.
– Нет, сиди. Сиди, пока я говорю. Сиди и смотри, пока не сгоришь от стыда, ябеда.
Мама усадила нас рядом и спросила:
– Как она тебя обижает?
– Никак.
– Говори.
– Не могу.
– Говори.
– Она. Она не дает выйти из кухни. А еще пнула по голове.
Мама посмотрела на сестру долгим взглядом.
– Пусть он меня пнет? – пожала плечами сестра.
Мама усадила ее на ковер.
– Давай.
Я ходил вокруг, задирая ногу.
– Не получается.
– Ты уже три раза ее пнул.
– Я не умаю.
– Что? Не умаешь?
– Не умею.
– Не делайте так больше, не деритесь, – сказала мама.
Когда мама ругала сестру за плохую оценку за поведение или за то, что та поздно пришла домой, и если сестра огрызалась в ответ, я представлял, что сестра так живет – одинокая, в вечном изгнании. Дух ее был не с нами, в другом измерении. Она всегда как будто совершала побег. С холодным и отчаявшимся сердцем Ольга бежала под дождем мимо заброшенных недостроенных домов. Всевидящее око висело везде и нигде, как проектор. Образ братоубийства постоянно возникал в ее сознании. Она была вынуждена расправиться с любимчиком, но такова плата. Прощения нет и нет конца пути.
– А я считаю, что Бога нет, – спокойно сказал папа.
Меня поразило, что ему не понадобилось ни секунды, никаких сомнений не возникло. Он приехал, чтобы забрать меня на выходные в Кемерово. К дедушке и бабушке. Я замер у нас в зале между ним, сидящим в кресле, и мамой, стоящей у окна.
– Мам?
Она пожала плечами:
– Он так считает. Что с него, дурака, взять?
Я сел к папе на колени и заглянул ему в глаза. Вроде все было в порядке, никакого отражения карающей молнии. С того дня прошло больше тридцати лет, и я все еще выполняю данное маме обещание. Читаю понемногу разные версии, в том числе и ту, что до сих пор хранится у сестры.
«Ухажер» – кажется, такое слово использовала мама. Как я понимаю, он был ее водителем. У нас был маленький участок в паре автобусных остановок от города, и ухажер подвозил туда меня и маму. Помогал ей той весной. Мы с ним ждали маму в «москвиче», пока она переоденется и закроет комнатку – ветхую маленькую кухню без водопровода и туалета – и калитку.
– Смотри, – сказал ухажер. – Я выключаю зажигание. Теперь подпрыгни на сиденье, давай.
Я попрыгал сзади, и сработала сигнализация.
– Что вы делаете тут? – спросила мама, садясь на пассажирское сиденье.
– Ничего, общаемся, – сказал ухажер, и мы поехали.
В этот раз он мне очень понравился. Но потом они пили с мамой вино у нас дома, слушали радио, и мама позвала меня потанцевать. Мы сделали несколько движений по комнате и сели за стол.
– Какая твоя любимая песня? – спросил ухажер.
– О, – сказала мама. – Он сейчас тебе наизусть споет!
Я убавил радио и стал изображать хриплый голос Сер – гея Лемоха:
– «Приехал он оттуда, где круглый год жара!»
Отошел чуть назад, воображая себя подпевающим хором, завизжал:
– «A-а, бой фром Африка-а-а!»
Опять вернулся на позиции лид-вокалиста, изображая Лемоха: