Лунная Моль и другие рассказы - стр. 12
«Неправда! – возразил ракк. – Твоего адъютанта схватили; под пыткой водяным насосом он выдал твое имя прежде, чем у него отказали легкие».
«Я – Эрвард!» – упорствовал Эрган, хотя у него все похолодело в животе.
Офицер подал знак: «Отведите его в подземную камеру».
Человеческий организм, в котором нервы выполняют функцию системы сигнализации, предупреждающей об опасности, как будто нарочно предназначен испытывать боль и поэтому весьма охотно сотрудничает с мучителем-палачом. Эти характеристики организма были хорошо изучены специалистами-ракками; кроме того, по ходу дела они обнаружили и другие возможности нервной системы человека. Оказалось, что применение, в определенной последовательности, сжатия, нагрева, растяжения, трения, скручивания, вибрации, встряхивания, звукового и визуального шоков, а также воздействия паразитов, вони и других вызывающих сильное отвращение ощущений приводило к желаемому кумулятивному эффекту, тогда как чрезмерная эксплуатация лишь одного из этих методов вызывала притупление стимулов – десенсибилизацию.
Все эти знания, весь этот накопленный с годами опыт обрушились на защитную нервную систему Эргана, причиняя ему разнообразный спектр самых неприятных ощущений: резкую «стреляющую» боль в сухожилиях и мышцах, тупую продолжительную боль в суставах, скрипевших и стонавших по ночам, пламенные вспышки боли, оскорбления омерзительной грязью и развратным насилием; все это иногда сменялось теплым, дружественным общением в периоды отдохновения, когда ему позволяли взглянуть на покинутый им мир. После чего его снова вели в подземную камеру.
Но Эрган неизменно отвечал: «Я – Эрвард, торговец жемчугом!» При этом он все время пытался заставить свой ум преодолеть барьер физического сопротивления тела и отдаться желанной смерти, но каждый раз его ум колебался, не решаясь сделать последний шаг, и Эрган продолжал жить.
Ракки пытали заключенных регулярно, по расписанию, в связи с чем само ожидание начала пытки причиняло не меньшие мучения, чем пытка как таковая. В назначенный час за дверью камеры раздавались тяжелые неспешные шаги; узник предпринимал слабые лихорадочные попытки ускользнуть от рук тюремщиков; те бессердечно смеялись, загоняя его в угол и вынося его из камеры – и так же бессердечно смеялись через три часа, когда его, всхлипывающего и неразборчиво причитающего, бросали обратно на соломенную циновку, служившую постелью.
«Я – Эрвард! – повторял Эрган, заставляя мозг поверить в то, что это правда, чтобы его не могли застать врасплох. – Я – Эрвард! Я – Эрвард, торговец жемчугом!»
Он пытался задушить себя, заталкивая в горло солому, на бдительный раб всегда следил за ним, и такие попытки пресекались.
Эрган пытался умереть, заставляя себя не дышать – и был бы счастлив, если бы ему это удалось – но каждый раз погружался в блаженное бесчувствие, мозг расслаблялся, двигательные нервы возбуждали инстинктивную деятельность легких – он снова начинал дышать.
Он ничего не ел, но это ничуть не смущало ракков: они впрыскивали в него достаточные дозы питательных веществ, тонизирующих наркотиков и стимулянтов, чтобы он постоянно находился в сознании и не терял чувствительность.
«Я – Эрвард!» – повторял Эрган, и ракки раздраженно сжимали зубы. Его случай начинал представлять собой проблему; он успешно сопротивлялся мучениям, и ракки долго размышляли над тем, как можно было бы усовершенствовать пытки, сделать их более утонченными, придать новые формы чугунным инструментам, подвешивать узника на других веревках и цепях, находить новые точки растяжения и сжатия. Даже когда выяснение его настоящего имени перестало иметь какое-либо значение, так как уже бушевала война, его продолжали содержать в подземелье, потому что он представлял собой нерешенную задачу, потому что он стал идеальным подопытным организмом. Его непрерывно охраняли, его жизнедеятельность поддерживали с особой тщательностью, пока палачи придумывали новые методы, внося изменения, дополнения и улучшения.