Луковая ведьма - стр. 29

Его грузная фигура выплыла из кухни, едва вписавшись в дверной проем. По коридору прокатился скрип половиц, взвывших разлаженными скрипками, затем глухо хлопнула дверь, и стало очень тихо. Несколько минут Тим сидел неподвижно, дожидаясь, когда Геннадий уляжется и уснет. Вскоре из глубины дома донесся такой богатырский храп, что Тиму показалось, будто стены и пол сотрясаются от легкой вибрации. Больше не опасаясь быть услышанным и спеша как можно скорее покинуть эту пропахшую табаком и мышами сторожку, он подхватил свой рюкзак и бросился к выходу. Не без труда отодвинув засов, Тим распахнул дверь и… остолбенел.

За дверью была кромешная тьма. «Не видно ни зги», – вспомнилась Тиму строчка из какого-то стихотворения. Теперь он знал, как это бывает. Но до чего же быстро стемнело! И почему здесь не горят фонари? Тим заметил немало фонарей на территории лагеря – старых, мутноглазых, еще советских, но с виду вполне рабочих. «Ведь в сторожке электричество есть, почему же вокруг такая темень?!» – недоумевал он, осознавая, что возвращение в поселок придется отложить до утра.

Внезапно где-то поблизости раздался хруст, как будто с луковицы содрали шелуху. Остро запахло сырым луком, да так, что у Тима защипало в глазах, и он почувствовал, как по спине стекают ручейки холодного пота. Мысленно обругав себя идиотом, он приготовился нырнуть в дом, и в этот момент голос Геннадия проревел у него за спиной, вторя его мыслям:

– Ты зачем дверь открыл, идиот?!

Послышался щелчок, под потолком коридора вспыхнула тусклая лампочка, и на земле перед Тимом вытянулась бледно-желтая дорожка света, на которой отразилась его тень. Тяжелая рука разгневанного смотрителя вцепилась ему в шею и потащила назад. Тим инстинктивно дернулся. Футболка на нем затрещала по швам, и он неожиданно высвободился. Вероятно, клок ткани, оторвавшийся от футболки, остался в руках у Геннадия, а может, тот сам отпустил Тима, не желая с ним возиться, но как бы там ни было, Тим не знал, что теперь делать с обретенной свободой. Дверь сторожки с треском захлопнулась за ним, и он вновь очутился в кромешной темноте, но на этот раз без путей к отступлению. По всему телу резво забегали мурашки: казалось, что чей-то зловещий взгляд сверлит его затылок. Тим резко повернулся, с опаской обшаривая руками пространство перед собой, и, не встретив никакого препятствия, немного успокоился. Сбросив со спины рюкзак, он на ощупь отыскал в его недрах фонарь и принялся лихорадочно кромсать тьму узким лучом света. Когда на глаза ему попалось белое безжизненное лицо, фонарь едва не выпал из его дрогнувшей руки, но потом Тим нервно рассмеялся: лицо принадлежало статуе горниста, бесстрастно взиравшего на мир с высоты бетонной тумбы.

– Слышь, пионер, ты меня до смерти напугал! – воскликнул он, стремясь разрушить гнетущую тишину собственным голосом. В детстве этот прием не раз помогал ему справиться со страхом. – Не подумай, что я трус, просто ночью ты похож на обескровленную жертву вампира. Тут любой испугается, знаешь ли…

Горнист, само собой, ничего не ответил, но у Тима возникла иллюзия, что тот его услышал. Это помогло ему сохранить здравомыслие и не броситься со всех ног куда глаза глядят, навстречу собственной гибели (известно ведь, что от паники погибает гораздо больше людей, чем от опасности, которая ее вызвала).