Размер шрифта
-
+
Луч Светы. Выпуск 6 - стр. 6
Я породила, значит, я и убью.
Иссиня-черная сила сидит во мне,
неумолимо подталкивая к войне
мир, каждый день открывающий мне весну.
Где бы найти для черного белизну?
Так семь-шесть-пять-четыре-три-два-один
вечностью станут из переломов льдин.
Если я выстрелю в сердце седьмого дня,
то, умоляю, Создатель, разрушь меня.
«Танцуя на стеклах, вальсируя на канате…»
Танцуя на стеклах, вальсируя на канате,
я серебром чернею на пьедесталах.
На золото мне полбалла всегда не хватит —
но у меня нет чувства, что я устала.
Есть чувство открытой внутренней психбольницы,
где каждый шуруп развинчен, а миф развенчан.
К нечестной игре легко присоединиться,
но эта игра не стоит алтарных свечек.
На платье речном даже взглядом не выжечь дыры.
Сентябрьский мороз в мурашки вставляет жальца.
Однажды я встану вместе с фабричным дымом
и выйду к воде, забыв как в ней отражаться.
Я буду упрямо слышать как ты смеешься
на набережной с пустеющими глазами,
когда недостаток веры в твое «Ты сможешь»
сомкнется водой над черными волосами.
Но даже вода серебряная как старец.
Возьму себя в крылья и отступлю от пирса.
Скажи мне, что все уходит, а я останусь.
И лед под ногами не вздумает расступиться.
«Почему так время летит, убегают дни в темноту…»
Почему так время летит, убегают дни в темноту.
Я скольжу свечой среди льдин. Я тебя сегодня найду.
Мне Вселенная – каземат, я дворами иду домой.
Эта злая, злая зима стала нашей первой зимой.
«Не последней», – шепчу мирам через мертвенно-бледный шум.
Я с корзинкой в руке в буран к приоткрытой двери спешу.
Чаша полная. Милый дом. Уберите трамвай, метро.
Знать не знаю, что там, потом, и не спрашиваю Таро.
Вот идет вторая зима. Нет в ней ни тебя, ни меня.
Я иду, горящий туман, я иду, гирлянды звенят,
я иду, фонари поют, я – кровоподтек сургуча.
Где-то теплится наш уют, ни двери в него, ни ключа.
Я иду по пояс в снегу и корзинку в руке держу.
Я найду тебя, я смогу, сквозь промозглую злую жуть,
крыты карты солёным льдом, русским матом, больной строкой.
помню: за поворотом дом, до него мне подать рукой,
и не будет теплопотерь. И на ёлке взойдёт звезда.
Мне открыли родную дверь. И сказали, ты никогда
здесь не жил. Я стою, тиха, и не знаю, куда теперь.
Это будет конец стиха, но не Бездны моей к тебе.
Почему так время летит, убегают дни в темноту.
Каждый, кто на меня глядит, погибает в моём аду,
где по-волчьи веками выть в разгромлённые города.
Оттого со мною не быть никому, нигде, никогда.
Почему так время летит, убегают дни в пустоту.
Почему так время летит, убегают дни в черноту.
Почему так время летит, убегают дни в темноту.
«В какой бы транспорт мы с тобой ни сели…»
В какой бы транспорт мы с тобой ни сели,
мы заново на детской карусели,
что, если сверху на нее взглянуть,
часы. И мы – у времени в плену.
За эти покатушки время мстит нам,
казалось бы, заядлым и маститым,
то ритм убыстрит то замедлит вдруг,
никто так просто не покинет круг.
Ты улетишь, и дни пойдут быстрее,
а я останусь, значит постарею.
Слова, окаменевшие во рту,
заменят сединою черноту.
Что самолет твой мягко приземлится,
Что ты себя швырнешь в родные лица,
Что следующие пять-семь минут
тебя в своих ладонях не сомнут,
что мне звонишь из собственного дома
ты, а не голос твоего фантома,
и что тебя не выключат, как свет,
мне никаких совсем гарантий нет.
Мне бы в твоем отсутствии недлинном
Страница 6