Ловушка для ловеласа - стр. 48
Птичка не стонет наигранно громко, не орет, словно резаная, а будто поет, сладко, хрипло, невероятно эротично. Мой голод, возникший с момента той самой встречи, давит изнутри, желая получить освобождение. Но мозгами я этого не хочу: упиваюсь, наслаждаясь Натой, словно снова живу полной жизнью.
– Андрей, Боже, – тихо щебечет моя любимая.
А затем Птичку начинает трясти, она мечется подо мной, словно бы пытается сбежать, я ускоряюсь, и нас накрывает одновременно.
Кажется, что лопаются глаза и барабанные перепонки, потому что я глохну, слепну, и кажется, что вообще умираю, потому что не получается сделать вдох. Меня колбасит, как никогда в жизни.
Единственное, что мне удается – это рухнуть рядом, втискиваясь на сиденье узкого, не разложенного дивана, чтобы не раздавить Птичку.
– Это было… – сбивающимся голосом шепчу, обнимая любимую.
– Ошибкой, – резко перебивает меня срывающимся голосом, вырываясь из объятий.
Резво подскакивает стыдливо прикрываясь руками и практически убегает на другой конец комнаты.
Смысл услышанных слов медленно доходит до меня. Злость поднимается из глубин сознания.
– Ошибкой? – рычу на Нату, которая даже не делает вид, что жалеет о сказанном. – Твою мать, Стрельцова!
Неторопливо натягиваю трусы.
– Мне жаль, – отстраненно бросает она. – Тебе лучше уйти.
Меня начинает бить дрожь. Не верю ни единому Птичкиному слову и не понимаю, зачем она так со мной. С нами. Стиснув зубы, собираю одежду и облачаюсь в неё.
– Быстрее, пожалуйста, – опустив глаза, просит Ната.
– Зачем?
– Мы не должны были, хочу побыстрее смыть это с себя и забыть.
Смыть и забыть? Это шутка такая?
– Я люблю тебя! – срываюсь на отчаянный крик.
Птичка некоторое время молча сверлит меня взглядом, но отвечать не спешит.
– Той, которую, как тебе кажется, ты любишь, уже давным давно нет, – негромко, но резко, чеканит каждое слово. – Тебе пора.
Делаю шаг к ней, она отступает, вжимаясь в стену, и я вижу, что Стрельцова готова расплакаться, но зачем-то продолжает свою игру.
А если действительно жалеет? Вдруг любит гондона-муженька? Срываюсь с места к двери, чтобы не натворить глупостей, и, подхватив ботинки и куртку, делаю ноги.
Пока на ходу одеваюсь, мозг пухнет от переваривания всего происходящего.
Несколько часов слоняюсь по городу, а потом до закрытия сижу в одном приличном (хотя, не особо) месте, размышляя под напитки со льдом.
В одном Птичка права, мне нужна информация.
– О, а ты не заблудился, дружище?! – фокусирую нетрезвый взгляд на смутно знакомой физиономии, которая усаживается напротив меня.
Тип, которого здесь быть не может, смотрит на меня с прищуром, пока я решаю, какую часть морды лица ему раскрасить. И не важно, что Новый год уже закончился.
– Я тебя не трону только потому, что ты – упитый в хлам, – отмахивается крепыш.
Ну да, пошире меня, уж точно. Выше ли? Не факт. Ничего, чем больше шкаф, тем громче падает!
– Да? Ну, тогда лови от меня, – хмыкаю, замахиваясь.
И затем резко наступает темнота.
Брррр. Как холодно! Еще и мокро. Грудак болит. Башка раскалывается, что вообще происходит?
Твою ж мать! Какого хера я делаю в ванной? Мокрые шмотки не дают сразу подняться, чтобы вырубить льющийся сверху поток ледяных струй. Сразу вспоминается, как я нырял за Птичкой. Ссссууука!
С большим трудом перекрываю воду. Сразу стаскиваю с себя шмотки, отмечая отсутствие ботинок и куртки. Я в своей ванной. Уже неплохо. Но как? Нихрена не помню.