Love International - стр. 18
– Looks like it, – ответил Большевиков. – Что-то вроде того… Буквально нескольких минут не хватило. Могли бы и проскочить!
– Bad luck!
Халва на заднем сиденье молчал, и не предполагал, и не гадал. На широком и комфортном диванчике он громоздился, словно сведенный судорогой… торчал, как куча мерзлого навоза. В голубоватой полоске салонного зеркала он отражался вполне как часть, и очень естественная, того самого пейзажа, который был ему не по душе. Не шел к его улыбке. Что в синеве машинной оптики стояла теперь перед глазами Большевикова заледенелой птичкой на фоне замерзшего сзади джипа. Все той же галкой, только дохлой. Эх, упромыслила земля, просторы Родины беднягу. Вписала все же в унылый свой, тоскливый, скудный пленэр, случилось то, чего, наверное, и опасался коллега зарубежный Каз. Старясь побыстрее сделать ноги. Улепетнуть. Ан нет. Он все же стал своим здесь, на минутку, на секунду, но сейчас…
А пробка, между тем, рассасываться и не собиралась. И на следствие обыкновенного ДТП все меньше и меньше смахивала. При любом дорожном после первого шока затыка и молчания мало-помалу начинается движение. Рассасывание. Пятак печали начинают объезжать, как-то ловчить, по встречке, по обочине, а тут мертвяк… как будто не сошлось там что-то впереди, а разошлось… пропасть разверзлась… Земля вдруг треснула и федеральную трассу М5 разорвала… Вся полоса уже стоит, гудит, урчит, от Раменского района до Воскресенского и ни одной машины с той, люберецкой стороны на встречной полосе…
– All right, – сказал Виктор и, не заглушая мотор, исправно крутивший важнейший компонент машины в пробке – кондиционер, вышел. – Одну минуточку, I’ll be back in a second…
И в самом деле на перекрестке развертывалось что-то экстраординарное. Едва лишь только Большевиков обогнул зад фуры, в которую уткнулась его служебная «камрюха», он увидел впереди алую ленту широкого транспаранта, развернутого на всю ширину дороги. Что-то на ней было написано огромными черными буквами. Издалека ясно читалось только начало призыва «МОСКВА», дальше пробел и «ЗА» – остаток слова своим широким боком скрадывал застывший у самой линии противостояния длинный междугородный автобус.
– Что это? – невольно спросил Большевиков, поравнявшись с кабиной фуры, усталый, серолицый водила которой смотрел на все происходящее там, впереди, с заоблачной высоты своего шоферского трона, далеко высунув голый торс в открытое дверное окно буквально двухэтажного капотного фрейтлайнера.
– Пидарасы! – уверенно объявил с высоких небес нагой, как ангел, и несвежий, как шахтер, человек. И плюнул. Но не в Виктора, в которого мог бы легко попасть, и не в людей с транспарантом, в которых попасть не мог никак, а совершенно бесцельно, в бессильной злобе, на горячий летний асфальт, куда-то вперед и вбок.
Пидарасы все до единого оказались девушками. Их было человек десять, молодых, разновеликих, растянувших поперек одной из самых оживленных трасс страны красную метровой, а то и больше, ширины полоску ткани с яркими черными буквами. Летнее солнце, уже перевалившее на западную сторону, очень старалось, тела девушек сквозь тонкую ткань просвечивали, как соблазнительные штуки во фривольном фильме, отчего к буквам на транспаранте пририсовывались лишние элементы, палочки и черточки. Но прочитать все равно можно было.