Ловцы книг. Замечательный предел - стр. 31
– Удобно быть фаталистом, – усмехнулась Юрате. – Насколько меньше забот! Пошли, дорогой. Трёх Виталиков, я считаю, более чем достаточно. На один-то маленький двор.
– Да, четвёртого здесь уже втиснуть некуда. Ничего, в мире много прекрасных дворов. Причём практически в каждом обитаемом мире. Наверное, любая цивилизация однажды приходит к концепции специальной территории рядом с домом, чтобы было где посидеть, покурить вечерком. В ТХ-19, насколько я помню, есть Мировое Дерево, сквозной персонаж многих космогонических мифов, кто только до него ни додумался…
– Не зря, между прочим.
– Да. Но я бы, будь моя воля, создал бы миф про Мировой Двор, пронзающий все пространства, вмещающий сразу всё. И чтобы при этом там старики сидели на лавках, дети выгуливали собак, пахли липы, скрипели качели, цвели маргаритки, дремали в лучах сверхновых коты, летали метеориты, и что ещё там бывает в космосе. Сама придумай, я астрономию не учил.
– Коты будут против. Скажут, сам валяйся в лучах своих сверхновых, а мы пошли.
– Имеют полное право. На то и коты, чтобы вносить поправки в космогонический миф. Ты мне лучше скажи, сколько ещё Виталиков надо нарисовать в этом городе? Чтобы стало совсем хорошо?
– Понятия не имею, – улыбнулась Юрате. – Инструкций не выдали. Ты учти, мы с тобой пока почти в одинаковом положении. Вместе в тумане хрен знает куда бредём.
Стоило ей сказать про туман, как тот сразу начал сгущаться. Зимний поземный виленский туман, который долго не замечаешь, пока он стелется по обочинам и прячется по углам, а потом вдруг оказывается, что уже давно идёшь по колено в тумане, таком густом, словно с неба упало облако, земли под ногами не разглядеть. Миша больше нигде такого не видел. Только здесь.
Когда туман поднялся почти до пояса, Юрате замедлила шаг и взяла его за руку. Миша, как говорят в таких случаях, чуть не умер от счастья, хотя на самом деле, это было больше похоже на «чуть дополнительно не воскрес».
– У таких как я, – сказала Юрате, – бывает начало. Как детство у человека. И как человеческим детям, нам нужно, чтобы рядом был кто-то взрослый. Учитель и опекун. Парадокс заключается в том, что нас никто опекать и учить не может. Мы не похожи один на другого, как не похожи ветер, вода, невесомость, мечта и огонь. Близость между нами возможна только на равных, когда позврослеем и в силу войдём. Но мы ничем не можем помочь друг другу в самом начале, на первых порах. Чужой опыт для нас практически бесполезен, просто потому что не наш. Опекать и воспитывать любого из нас может только тот, кем он сам когда-нибудь, спустя много вечностей станет. Совершенное, бесконечно могущественное существо. Для которого время – вообще не проблема. Не говоря уже о расстоянии и обо всём остальном. Я понятно?
Миша пожал плечами, кивнул, улыбнулся, отрицательно помотал головой.
– Чокнуться можно, – наконец произнёс он, с удивлением обнаружив, что вполне способен разговаривать вслух.
– Значит, примерно понятно, – кивнула Юрате. – Ну, хорошо. Я, по нашим меркам, ещё совсем молодой, молодая, молодое, неумелое существо. Естественно, я себя опекаю. Опекал, опекала; смешная всё-таки штука глагольные окончания: я говорю тебе правду, а грамматика хоть в мелочах да врёт.
– Кстати, – оживился Миша (Анн Хари), – в нашем языке такой проблемы не существует. Кроме мужского и женского рода у нас есть нейтральный. Не средний, ни в коем случае не «оно». Употребляется, когда пол того, о ком, или с кем говорят, в данном случае не имеет значения. То есть, гораздо чаще, чем «он» и «она». Это не только удобно, но и очень красиво. Многие интересные тонкости можно не впрямую словами, а деликатно, грамматически передать. Например, если я рассказываю, как с кем-то встречался, нейтральный род означает, что речь не о романтическом свидании. И одновременно, в исключительных случаях это может оказаться признанием – я так сильно люблю, что на всё остальное плевать.