Ливонская война: Забытые победы Ивана Грозного 1558–1561 гг. - стр. 3

В самом деле, слабая, раздираемая внутренними противоречиями Ливония давно уже не представляла какой-либо более или менее серьезной опасности для московских интересов в этом регионе. И сохранение независимой Ливонии именно такой, какой она была в начале XVI века (когда магистр В. фон Плеттенберг упустил последний реальный шанс реформировать Орден, а вместе с ним и саму «конфедерацию» в более сильное и прочное государственное образование), было как нельзя более на руку Москве. Независимая Ливония, с одной стороны, выступала препятствием для усиления влияния в регионе Польши и Великого княжества Литовского (не говоря уже о Швеции), а с другой – она играла для России роль своего рода «окна» в Европу. При посредничестве ливонского купечества Москва могла удовлетворять свои потребности в стратегическом сырье, сукне и прочих западных товарах и технологиях. Однако сказать, что ливонское направление занимало главное место во внешней политике Москвы, нельзя. На первом месте и у Ивана III, и его сына Василия III стоял вопрос «литовский», а на втором – «татарский». Именно здесь, на этих направлениях, решалась судьба России, и потому сюда было направлено внимание Москвы. А Ливония – а что Ливония? Ливонский вопрос решался по остаточному принципу. И косвенным свидетельством того, что для Москвы Ливония все эти годы была второстепенным театром приложения внешнеполитических усилий, может служить тот факт, что ведение дипломатических контактов с Ливонской «конфедерацией» было отдано на откуп новгородским и псковским наместникам, которые пользовались значительной автономией и свободой рук в своих действиях.

Правда, роль окна, а значит, и сохранение устраивавшего Москву положения в русско-ливонских отношениях Ливония могла выполнять только в том случае, если она будет занимать по отношению к России если не дружественную, то, на худой конец, сугубо нейтральную позицию, гарантируя тем самым московским купцам и дипломатам «путь чист» в обе стороны и бесперебойное поступление в Русскую землю тех самых стратегически важных товаров и сырья, а также технологий, военных и «двойного назначения». Учитывая же, что отношения между Москвой и Вильно оставались напряженными и этот «пусть чист» функционировал с перебоями, то значение Ливонии как канала связи с Западом для России тем более возрастало, и последняя автоматически должна была болезненно воспринимать любые попытки перекрыть этот канал. Желающих же сделать это было достаточно – и в самой Ливонии в том числе. Здесь еще в конце XV века туманные, иррациональные страхи, вызванные неожиданным появлением на восточной границе могущественного государства с неясными намерениями, вызвали к жизни концепцию «Rusche gefahr» («русской угрозы»). В ней определенные круги ливонского политикума нашли своего рода raison d’etre, оправдывающий существование в изменившихся условиях того же Ордена. Ну а механизмы создания препон для торговли с русскими землями в Ливонии отрабатывались задолго до того, как отношения Ливонской «конфедерации» и Русского государства обострились до предела.

До поры до времени напряженность в отношениях между Ливонией и Русским государством Москву особенно не трогала. Ее внешнеполитические интересы, как уже было отмечено выше, лежали в иной плоскости.