Лишь тень - стр. 13
В то лето (мне тогда стукнуло уже пятнадцать, а ему, соответственно, тринадцать лет) мы с ним решили соорудить в саду беседку, такую огромную и красивую, какую мы только сумели бы придумать. Брат обладал, ко всему прочему, заметным художественным талантом, рисовал он просто отменно, так что старание и хорошие чертежи, помноженные на здоровый азарт, дали результат. Ещё в начале лета я углядел на отдалённом пустыре возле ближайшей к нам Белой Стены огромный моток серебристой проволоки толщиной с мой указательный палец. Это был какой-то тяжеленный сплав, так что пришлось привлекать маму и десяток моих знакомых для того лишь, чтобы доставить на траке это всё к нам под забор. Работа была адова, мы трое суток ходили чумазые и потные, но не успокоились, пока одна из решётчатых стен беседки не была склёпана и отполирована до зеркального блеска.
Радости не было конца, сделать что-то собственными руками!
Но она продолжалась недолго. Через два дня брата не стало, он погиб при загадочных для меня обстоятельствах, ибо до сих пор я так и не собрался спросить у мамы, что же всё-таки произошло в то утро. Я просто очутился перед чёрным параллелепипедом гроба, который под тихую музыку уплывал в жерло высокотемпературной печи. Оценивать произошедшее попросту не хватало сил.
Соответственно, беседка так и не была доделана, оставшиеся материалы я убрал со двора, плача над никчемными железками, словно всё ещё стоял там, над гробом. А единственная доделанная решётка постепенно заросла плетьми растений, превратившись на долгие годы в неотъемлемую часть сначала нашего старого сада, а потом мирно перекочевала в новый дом, когда же я поселился отдельно от мамы, то решётку тоже забрал с собой.
Нужно ли упоминать, в каком состоянии я её старался содержать…
Надо же было случиться такому, что тот бесхозный серебристый металл оказался востребованным на строительстве «Тьернона», более того, всякий, обладающий таковым металлом в количестве пусть нескольких грамм, должен был незамедлительно отправить его на Эллинг для соответствующего дальнейшего использования. Указ на то был вполне чётким.
Я долго крепился, пытаясь побороть в душе ту гадливость, что просыпалась в ней при единой мысли о том, чтобы… Наша размолвка с Мари привела к тому, что я, наконец, решился.
Вот так… больше ничего материального, как и положено истинному Пилоту и просто будущему космонавту, не связывало меня с бренной этой планетой. Было бы от этого легче… так вот.
От слов Мари всё вернулось снова, все былые обиды на несправедливость, былая тоска. Да и сама эта незримая трещина в наших взаимоотношениях, что лишь мелькнула до того перед моим замутнённым взором, уже вполне отчётливо начала разрастаться в огромную пропасть.
Я поднял голову и посмотрел на неё. Скорченная фигурка Мари мне что-то невнятно напоминала, но вот что?
Я встал, подошёл и погладил её по щеке тыльной стороной ладони, как она любила. Ответ на ласку был едва ощутим, но мне и того было довольно…
Пришло вот в голову – и что особенного я тут вам рассказываю? Да ничего, просто мне хотя бы сейчас хотелось бы утрясти все те несуразицы, что я сумел натворить за свою жизнь, быть может, даже ещё проще – помириться со своей памятью, которая раз за разом предательски возвращает мысли к тому глиняному болвану с моим именем на лбу, что погрёб под собой так много чужих судеб. И всегда, в любой момент дня или ночи, по правую руку от меня словно стоит Мари, мой безмолвный вот уже сколько лет оппонент, которая продолжает тот давнишний спор… Примириться с ней у меня так и не получилось, её слова слишком действительны для меня, материализованные исключительно моей железной волей, они стали больше, чем словами, да только… всё напрасно.