Лиллехейм. Кровь семьи - стр. 25
– А может, прогуляемся немножко сейчас, а?
Феликс порывисто кивнул и огляделся, размышляя, куда бы им отправиться. В сущности, это не имело значения: они были счастливы и в школьном коридоре. Янника потащила его в пустой класс. Это помещение предназначалось для художников, однако мистер Голстер заболел, так что все занятия отменили до понедельника.
Они прошествовали мимо мольбертов с незаконченными портретами. Некоторые из них были очень красивы. Янника видела красоту везде. Она втолкнула Феликса в уголок к пустым тубусам, которыми мог воспользоваться любой учащийся, если хотел продолжить работу над заданием дома.
Феликс нервно улыбнулся:
– Видимо, так это и происходит: мальчик боится, а девочка – нет.
– Я хочу кое-что сделать.
– И что же это, Янни?
– Это просто, как каменный цветок.
– Но таких цветков не быва…
Янника оборвала его поцелуем.
Их губы были неумелыми, но отзывчивыми. Яннику с головой захлестнуло странное чувство. Это была не просто любовь. Это было нечто большее, как кружевной птичий крик в синеве.
Судьба.
Вселенская предопределенность!
Сама того не замечая, Янника зарычала.
Глаза Феликса полезли на лоб, а его шея вздулась, точно там вырос горб. Верхняя губа паренька обнажила набухшие кровоточащие десны. Феликс вскрикнул и перешел на булькающий вопль, когда нарост на шее лопнул.
Там влажно поблескивала шерсть.
Феликс Густавсен, мальчик, с которым дружила Янника, превращался в волка.
И происходило это не ночью и даже не в полнолуние где-нибудь за городом или в лесу, а прямо в школе. Посреди класса для рисования, в ясный октябрьский денек.
Не помня себя от страха, Янника отскочила. И в испуге отпрыгнула еще дальше, когда в класс ворвалась Алва.
– Я так и думала, боже! Я знала! Отойди от него подальше, Янника! Живее!
Но Янника и без того пятилась, не сводя испуганных глаз с Феликса.
Он упал на четвереньки и зарыдал. Шерсть пропала, словно ее и не было вовсе, но из шеи всё равно текла кровь, заливая воротник голубой рубашки. Руки и ноги Феликса пришли в движение, напоминая попытку наскрести что-нибудь с пола. Наконец ему удалось сорваться с места.
Феликс выскочил из класса. В его глазах застыло беспросветное отчаяние. Последний взгляд он адресовал Яннике. Она бросилась за ним, рассчитывая всё объяснить. И сдалась. Да как такое вообще объяснишь?
– Вот и правильно, – сказала Алва. Она отвернулась, когда Феликс пробегал, боясь еще больше навредить ему, и теперь осторожно оглядывалась. – Правильно. Пусть думает, что всё это – дурная греза.
У Янники дрожали ноги. Она плюхнулась на один из стульчиков, на которых сидели художники, пока срисовывали все эти яблоки, груди и персиковые ягодицы. Любовь к Феликсу теперь ощущалась как зловещее предзнаменование страшной и неотвратимой беды.
– Так вот как у них было, – простонала Янника. Она вскинула голову и опустила ее, обнаружив, что сверху потолок, а не луна, на которую можно повыть.
– Ты про папу и маму? – Алва осторожно выглянула в коридор. Там наблюдалась небольшая суматоха.
– Да. Только папе не говори.
– А маме?
– А мама, наверное, и так знает. Еще бы не знала. – Янника подняла покрасневшие глаза. – Как думаешь, у Феликса всё хорошо?
Алва вздохнула. Взяла стул и села к сестре. Обняла ее. Плечи Янники дрожали.
– У Феликса всё будет прекрасно. Ты ведь знаешь, как это бывает. Мы буквально рвемся на части, но потом сшиваемся воедино. Это не только физиология волкоголовых, но и та сила, которой обладала мама, а теперь и все мы.