Лилия Белая. Эпический роман - стр. 39
Пытаясь сбросить ненавистное оцепенение во всем теле, девушка захрипела, но ведьма не обратила внимания на ту, которую приготовила на заклание.
Словно призрак из ночного кошмара, колдунья грозовой тучкой подплыла к своей безвольной распластанной жертве и, возложив сжигающие руки на холодный лоб Натальюшки, стала читать заговор:
– Вечерняя заря Ульяна! – тонко крикнула Марфа и торжественно подняла маленькие натруженные ладошки к переставшему существовать потолку.
– Обеленная заря Маремьяна, – минуя небольшую паузу, продолжила она свой непонятный и переворачивающий зачарованную душу монолог, – стряхните, сполохните все семьдесят семь предметов тоски-кручинушки с божьей рабы Натальи. Отряхните, смахните и унесите за семьдесят семь гор, за семьдесят семь морей, за семьдесят семь полей, за семьдесят семь дорог, за семьдесят семь ворот…
«Тиша», – превращаясь в свободную быстрокрылую ласточку, вяло подумала сиротинушка и, наливаясь недюжинными силами, вспорхнула с притягивающего к сырой земле изготовленного обреченными смертными созданиями топчана, чтобы полететь туда, где давно уже ждала ее безмятежная и взаимная любовь.
Очнулась она внезапно, когда несмелое зимнее солнышко робко заглядывало в ее горницу.
Думать о плохом не хотелось. Лишь мгновенное воспоминание о трагической смерти отца невольно обожгло ее беспечную душеньку, но, отмахнувшись от этой дотошной мысли, воскресшая натянула на себя сарафан и, подбежав к остывшей печи, вонзила крепкие зубы в неимоверно вкусный душистый каравай.
– Хорроша! – подлетел к гостье любопытный Кирк.
– Господи, – всплеснула руками девушка, – кажись, проспала я утреннюю молитву и не помогла Марфуше подоить кормилицу козу Ночку! Осерчает на меня хозяюшка!
– Осеррчает, – согласилась с приживалкой черная птица. – Хорроша!
«Такой хлебушек не получался даже у Уленьки», – решила Наташка и нечаянно, будто кто-то настойчиво звал ее, обернулась на зеркало, висевшее на противоположной стене.
Сизая дымка, наполнявшая все его таинственное пространство, внезапно резко растворилась и явила очарованному взору Натальюшки нежную, прелестную, будто сошедшую с небес девушку, достойную любви самого прекрасного в мире юноши, такого, как богатырь русский Тиша.
– Очарровательная! Обворрожительная! – уселся на плечо пленительного явления ворон.
Крепко зажмурившись и резко распахнув глаза, Наталья хотела что-то ответить, но обрушившаяся с небес пронзительная до слез радость не дала ей сказать ни единого слова.
– Если ты когда-нибудь покинешь меня, – словно из потустороннего мира прозвучал голос Марфы-колдуньи, нежданно-негаданно проявившейся из белесого облака, безразлично висевшего за печью, снова превратишься в ту, которую презирали недостойные признания высших сил люди.
– Никогда, – прощаясь с Тишей Барановым, быстро заверила ведьму Натальюшка и, мгновенно потеряв интерес к своей новой непривычной оболочке, заторопилась в сени, чтобы, вдохнув свежего, опьяняющего воздуха на безмолвном и пустынном дворе, спешно наколоть дров, запасенных радетельной хозяйкой пригожим ясным летом. Тем летом, когда живы были папенька и сестрица Улюшка, когда не было этой проклятой и непонятной крестьянам революции, дающей будто бы свободу неограниченную, но отбирающей самое сокровенное – жизнь.