Лилия Белая. Эпический роман - стр. 26
Мороз крепчал и, не имея голоса и слуха, тихо нашептывал свою нехитрую песенку под серыми подшитыми валенками: хрусть, хрусть. Зима, конечно, на Руси завсегда славилась своей лютостью, но такой…..
Наталья втянула в воротник голову и побрела по еле видной во тьме тропинке туда, к лесу, в котором ее обязательно растерзают оголодавшие волки. Или удушит появившееся совсем недавно привидение. Можно, конечно бы, прыгнуть в колодец, но из него еще долго пить воду батяня будет. А она отцу не вражина какая.
Однобокая луна подслеповато наблюдала за девушкой, непослушные ноги которой неизменно вязли в недавно выпавшем снежном месиве, и упорно не замечала ее отчаяния. Выдохнувшись, Натальюшка остановилась и с обреченностью огляделась по сторонам. Что-то угольно-черное неожиданно отделилось от плохо зримого во мраке горизонта и отгородило от несчастной равнодушное к мирскому горю тусклое ночное светило. Немыслимая темень опустилась на Сорокино, проглотив жутким беззубым ртом скособоченные от старости избы, среди которых было и ее еще крепкое родимое гнездышко. Всхлипнув, сиротка покорно осела в один из мягких коварных сугробов и приготовилась к самому худшему. Тихий стон послышался ей со стороны глухого леса. Или что-то из того, что поют не похоронах? Наверное, ангелы прилетели в сорокинские леса, чтобы отнести на страшный суд к Господу Натальину грешную душу. Али демоны? Все равно. Молниеносно заледенели ноги, а длинные ресницы умирающей покрылись инеем, который запечатает навеки ее уставшие от слез глаза.
Стон повторился. И тогда какая-то крупная желтая звездочка самоотверженно кинулась с благополучных высот, чтобы осветить хоть на мгновение затерянную во мгле частицу божьих владений. Слабый свет пролился сквозь небольшие редкие ели и явил пораженному взору сиротки хрупкую одинокую фигурку, которая, подражая свободолюбивым снежинкам, кружилась в неизвестном танце и что-то негромко напевала.
«Призрак», – решила Натальюшка, быстро перекрестилась, но видение не исчезло.
Оно медленно приближалось к беглянке и уже протягивало к ней свои еле различимые бестелесные руки.
– Встань и иди за мной, – игнорируя страстные молитвы грешницы, властно проговорило привидение и совсем по-человечески подало ей две маленькие сильные, теплые ладошки.
«Оно без перчаток», – мысленно подивилась девушка и, взяв себя в руки, с просыпающейся надеждой ухватилась за нежданное спасение.
– Меня зовут Марфой, – глухо провещала незнакомка и потащила за собой в дремучий лес отчаявшуюся добычу.
«Колдунья»? – мелькнуло в голове несостоявшейся самоубийцы, но усилием воли она отогнала от себя эту наводящую панику мысль, так как в жизни страха и так натерпелась немало.
Сколько времени они добирались до избушки ведьминой, Наталья не помнит. Только помнит она, как ожесточившись на варварский род людской, больно хлестали ветки по ее обмороженным щекам, да где-то вдалеке непрерывно ухал незримый филин. Наконец, небогато обставленная изба, насквозь пропахшая луговыми цветами, и почерневший от времени булькающий котел, который явил ее раздувающимся от быстрого хода ноздрям что-то чрезвычайно аппетитное, предстали затравленному взору беглянки.
– Сначала выпей, – протянула кружку с неизвестным напитком старая черноглазая женщина и неуловимым движением скинула с себя аккуратно залатанный черный полушубок.