Лилии полевые. Адриан и Наталия. Первые христиане - стр. 29
Была и другая цель у Максимиана привязать к себе Марка и Аврелия, и эта цель была, пожалуй, самая важная. Уже давно в римском народе раздавался глухой ропот тысяч недовольных чрезмерною жестокостью кесаря. Ропот этот рос с каждым днем и грозил уже перейти в открытое восстание, и Максимиан видел, что власть его висит на волоске. Но привязать к себе Марка и Аврелия значило перетянуть на свою сторону как их симпатии, так и большинства недовольных, то есть, другими словами, прочно закрепить свою власть и могущество в Риме.
И Кальпурний, как ближайший слуга кесаря, как любимец своего господина, перед которым не было ни одной тайны, превосходно понимал, что заставляет Максимиана относиться к молодым Фламиниям с притворной лаской и неискренним расположением. Вот почему, несмотря на то, что после дерзкого ответа Марка все его существо кипело неподдельным гневом, все же посягнуть на жизнь юноши он не решился.
Но я с уверенностью могу сказать, что если бы кто другой осмелился так дерзко говорить, как один из родных братьев Марк, – это были бы последние слова говорившего. Гордый Кальпурний, как собака, приверженный Максимиану, не простил бы таких слов никому.
А теперь, с трудом подавляя гнев и изо всех сил стараясь быть спокойным, он тихо подходил к Марку и так же тихо говорил ему:
– Юноша! После того, что я слышал от тебя, мне бы не следовало больше с тобой говорить. Но убедись, еще раз убедись, как безгранично велика доброта кесаря! Он до последней минуты хочет остаться твоим другом и доброжелателем, он не хочет твоей гибели.
– Отстань! Уйди! – нетерпеливо прокричал совершенно раздраженный юноша.
– Ну так слушай и выбирай, – сердито протянул Кальпурний. – Жизнь или смерть! Кесарь объявляет тебе, что если ты сегодня не отречешься от своих религиозных заблуждений…
– Но ведь это вера! – вскричал взволнованный Марк, прерывая на полуслове речь Кальпурния. – Это не заблуждение! Это вера, которая не позволяет причинять ни малейшего вреда ближнему… Вера, которая учит прощать даже врагам…
Кальпурний вскипел. Сердитым жестом прервал он горячую речь юноши.
– Довольно! – вскричал он. – Ты неисправим! Ты ослеплен! На тебя уже ничто не действует. Ты во власти каких-то страшных демонских чар. Слушай же!.. Кесарь до утра оставляет тебя в живых и то благодаря разумному брату Аврелию, который просил за тебя…
– Но какой ценою? – простонал Марк.
Кальпурний лишь ядовито усмехнулся и продолжал:
– Завтра начинаются зрелища в цирке. Ты первый будешь выведен на цирковую арену. Безоружный, даже без палки в руках, ты будешь поставлен лицом к лицу с голодной пантерой. О, тогда мы все увидим, защитит ли тебя твой Бог против клыков, которые острее меча, против ее страшных когтей, которые опаснее отравленных кинжалов. Но прежде чем выпустить на арену пантеру, я спрошу тебя, Фламиний, в последний раз, отрекаешься ли ты от веры в Распятого? И если ты в присутствии кесаря и римского народа ответишь, что не отрекаешься от проклятой ереси… О, тогда страшись! По данному мною знаку откроются двери клетки, и ты сейчас же с растерзанной грудью падешь у ног разъяренной пантеры. Я закончил. Теперь глубокая ночь. Несколько часов отделяют тебя от смерти. Приготовься к ней или… отрекись от Христа.
– Никогда! Никогда! Нет! Я христианин и христианином и умру, – вскричал несчастный Марк и, изнуренный, обессиленный тяжелой внутренней борьбой, упал на холодную, сырую землю тюрьмы.