Размер шрифта
-
+

Лилии полевые. Адриан и Наталия. Первые христиане - стр. 28

Марк приподнялся на локте и удивленно посмотрел на Кальпурния.

– Марк… – снова окликнул тот юношу.

– Я, – отозвался узник. – Говори, что тебе нужно.

Кальпурний приблизился. Он был крайне возбужден.

– Я в последний раз говорю тебе… – мрачно и глухо начал любимец кесаря. – Пользуйся, безумец, теми благодеяниями, которыми одаряют тебя боги; теми милостями, которыми готов тебя осыпать наш добрый кесарь в случае твоего отречения от веры в Распятого. Слушай: великий Максимиан внял мольбам твоего брата Аврелия, который просил и за тебя, и за сестру твою Ирину. Я приношу тебе свободу – свободу во имя кесаря. Можешь точно так же, как и брат твой, который внял голосу разума, пользоваться богатствами и роскошью, только поступи так же благоразумно, как он: отрекись от ереси христианской. Кесарь поручил мне сказать, что ему очень хотелось бы иметь в числе своих телохранителей обоих Фламиниев, потомков знатного рода, сыновей богатых родителей. Он говорит, что в самом скором времени возведет вас и еще в более высокие должности, только отрекитесь от своих заблуждений. Воскурите фимиам пред Юпитером Капитолийским, принесите жертву священным богам.

Кальпурний закончил речь. Он с нескрываемым нетерпением смотрел на молчавшего Марка.

– Что же ты?! Ответь! – сказал он наконец, не будучи в состоянии побороть свое нетерпение.

Марк поднялся с земли и, сотрясаясь от гнева, заговорил резким, взволнованным голосом:

– Кальпурний! Я прошу у тебя минуту внимания. Выслушай все, что я скажу тебе сейчас, и в другой раз не беспокойся посещать подземелье, так как от того, что я сейчас скажу, я никогда не отрекусь… Кальпурний! Ты знаешь меня. Я христианин, сын родителей, которые на моих глазах были замучены по указу того самого кесаря, который хочет осыпать меня своими милостями, окружить благодеяниями и быть моим благодетелем. Нет! Это ложь! Я не верю твоим словам! Не могу поверить и кесарю, так подло, так безжалостно расправившимся с моими родителями. Тот человек, который умертвил невинного отца, дорогую, горячо любимую мною мать, не может и с сыном их поступить иначе. Мне не нужны его милости, за которые он требует, чтобы я отрекся от того дорогого, что осталось еще у меня на свете. Умерли мои родители, но живы в памяти их последние, обращенные ко мне слова. Обезглавлены дорогой отец и ненаглядная мать, но огненными буквами горит пред моими глазами их последний завет. Нарушить его я не могу. Знай: умру, исполняя его… А кесарю?.. Кесарю Максимиану, бывшему простому солдату, а теперь бесчеловечному правителю и невежде, передай, что Марк Фламиний никогда своей веры и совести не продаст. Жизнь и смерть человека – в руках Божиих. Если Он предназначит мне жить, то не грозны уже будут мне указы кесаря. А если предстоит мне смерть, то умереть я могу везде, и умереть даже бесславно. Но за мученический венец, которым Господь украшает верных, я воздам Ему, Всеблагому и Вышнему, славу… Слава, слава Ему вовеки! Богу нашему слава вовеки! Аминь.

Недобрым огнем засветились глаза Кальпурния.

Его злое лицо пылало гневом. И если бы было то в его власти, он здесь же, на месте убил бы дерзкого юношу. Но жизнь Марка находилась в руках кесаря, который всеми силами старался привязать к себе молодых Фламиниев, осыпать их различными почестями, возвести на высокие государственные должности, так как ему очень хотелось, чтобы в Риме сложилось непререкаемое мнение: «Максимиан действительно карает христиан смертью, но отрекшихся от веры он награждает, как двух братьев Фламиниев».

Страница 28