Лили. Дело 5. Счастливый билет - стр. 18
– И это вы называете поцелуем?
Карие глаза Рэддока потемнели, сделавшись почти черными из-за расширенных зрачков. Он выдохнул сквозь зубы:
– А, дьявол!.. – и припал к моим губам…
– Эндрю, постойте, – шепнула я, когда Рэддок попытался спустить с плеча бретельку платья.
Он замер. Встряхнул головой. Пригладил волосы.
– Простите. Лили, вы меня с ума сводите.
– Почту за комплимент, – ответила я чопорно и не глядя толкнула дверь за спиной. – Входите. В купе нам будет удобнее.
И не выдержала, усмехнулась, таким стало его лицо.
Рэддок сглотнул. Он молчал так долго, что я даже забеспокоилась. Не перегнула ли я палку? Рэддока сложно назвать ханжой, и все же…
– Лили, – наконец выговорил он. Голос его – севший, хриплый – отозвался мурашками на моей коже. – Не искушайте меня. Мы и без того далеко зашли.
Я мысленно закатила глаза – временами он просто невозможен со своим благородством! – и обвила руками его шею.
– Значит, нет?
Вот уж коварной соблазнительницей я себя никогда не видела, Рэддок прямо заставляет меня открываться с неожиданной стороны!
Его самообладания хватило всего на полминуты.
Дверь хлопнула, словно контрольный в голову. Свет зажигать мы не стали. К чему? Жадные поцелуи. Сорванное дыхание. Торопливые, неловкие в темноте попытки избавить друг друга от ненужной одежды.
Я содрала с Рэддока удавку галстука и принялась трясущимися пальцами расстегивать жилет. Рэддок нащупал застежку платья, дернул нетерпеливо раз, другой. Короткий «вжик» и шелк сполз с меня, словно со змеи – старая кожа.
Рэддок прерывисто вздохнул, прижался губами там, где кончики волос щекотали шею. И этот контраст – горячие губы и холодный воздух из приоткрытого окна – окончательно свел меня с ума. Кружевная комбинация спланировала на пол, как сорванное со шпиля знамя моей добродетели. Следом полетел жилет Рэддока (последнюю пуговицу я выдрала с мясом), затем рубашка.
Я запустила пальцы в его встрепанную шевелюру и прикрыла глаза, позволяя ему опустить меня на диванчик… И чуть не взвилась до потолка, ощутив под собой вовсе не мягкий плюш сиденья и даже не колючую шерсть пледа.
Рэддок уперся рукой в стену и встревоженно заглянул мне в лицо.
– Что? Лили, что такое? Я сделал вам больно?
– Нет, – отмахнулась я, второй рукой щупая то, на чем я, собственно, лежу. – Тут что-то… – и закончила убито: – кто-то.
Растопыренная пятерня – волосатая и холодная как лед – не позволяла в этом усомниться.
– Что? – не понял Рэддок, потирая лоб.
Обычно он соображает быстрей.
Я кое-как села и попросила:
– Включите свет, Эндрю.
Он молча повиновался. Щелкнул выключатель, вспыхнул слишком яркий свет. Я заслонила рукой лицо, второй инстинктивно прикрывая грудь, опустила взгляд… и выругалась с чувством.
Труп привольно развалился на диванчике, как будто прилег отдохнуть после сытного обеда. Смуглое от природы круглое лицо кажется зеленовато-бледным. Темные, как маслины, глаза вытаращены. Рот под пышными напомаженными усами приоткрыт. Ладонь с толстыми пальцами, унизанными массивными кольцами, прижата к груди в тщетной надежде заткнуть кровавую рану.
Ниже пояса тело причудливо декорировано набросанным тряпьем: вызывающе роскошной ночной сорочкой Мари; моим вечерним платьем, расшитым стеклярусом; мужским пиджаком. С плеча на манер эполет свисают шелковые дамские чулки.