Лезвие света - стр. 5
– И ты ему сказал?
– Нет.
– Почему же?
– Комиссар, а что мне было делать? Синьорино, как прибыл, выстроил нас и велел соблюдать спокойствие и не сеять панику. Сказал, приедут телевидение и журналисты, так что надо стараться представить все так, будто дела у нас идут идеально. Я и подумал: а ну как, если я передам ему то, что мне сообщили, начальник обвинит меня, что я сею панику? Тогда я просто велел нашим быть наготове, вот и все.
– И правильно сделал.
Вошел взбудораженный Мими.
– Сальво, мне только что звонили из Монтелузы.
– И что?
– Бонетти-Альдериги пару часов назад попал в больницу.
– Серьезно? А что с ним?
– Плохо стало. Вроде что-то с сердцем.
– Насколько плохо?
– Не сказали.
– Узнай и доложи.
Ауджелло вышел. Фацио не сводил глаз с Монтальбано.
– Комиссар, что с вами?
– В каком смысле?
– Когда Ауджелло сообщил новость, вы побледнели. Не думал, что вы настолько переживаете.
Мог ли он сказать, что видел Бонетти-Альдериги в гробу, завернутым в саван, пусть даже во сне?
Комиссар ответил нарочито резко:
– Конечно переживаю! Как-никак, мы ведь люди, а не скоты!
– Извините, – ответил Фацио.
Они помолчали. Вскоре вернулся Ауджелло.
– Хорошие новости. Это не сердце и вообще ничего серьезного. Несварение. Вечером выпишут.
В глубине души Монтальбано вздохнул с облегчением. Сон все-таки не был вещим.
В художественной галерее, расположившейся посреди главной улицы, не было ни души. Монтальбано эгоистично возликовал: никто не будет мешать любоваться картинами. Были выставлены пятнадцать художников, по одной работе от каждого. Мафаи, Гуттузо, Донги, Пиранделло, Моранди, Биролли… В общем, сплошное блаженство.
Из-за двери – за ней, вероятно, находился офис – вышла элегантная дама лет сорока в платье-футляре, красивая, высокая, длинноногая, большеглазая, скуластая, с черными как смоль длинными волосами. На первый взгляд похожа на бразильянку.
Улыбнулась, подошла, подала руку.
– Вы комиссар Монтальбано, верно? Я видела вас по телевизору. Марианджела Де Роза, для друзей – Мариан, хозяйка галереи.
Монтальбано сразу к ней потянуло. Такое хоть и редко, но все же с ним случалось.
– Мои поздравления. Отличные работы.
Мариан рассмеялась:
– Слишком красивые и дорогие для вигатцев.
– Действительно, галерея, подобная вашей, здесь… Я не совсем понимаю, как…
– Комиссар, я не настолько наивна и умею вести дела. Эта выставка – лишь приманка. На следующей я покажу гравюры – само собой, высокохудожественные, – но намного более доступные.
– Остается лишь пожелать вам успеха.
– Спасибо. Можно узнать, какая картина вам особенно понравилась?
– Да, но если вы думаете уговорить меня на покупку, то лишь зря теряете время. Я не в состоянии осилить…
Мариан рассмеялась.
– Я задала вопрос не без задней мысли, это правда, но только с целью получше вас узнать. Полагаю, я многое могу понять о мужчине, зная, какие художники ему нравятся и какие книги он читает.
– Знавал я одного мафиози – тот порешил человек сорок. Рыдал от умиления перед картинами Ван Гога.
– Ну же, комиссар, не язвите. Ответьте на мой вопрос, прошу вас.
– Ладно. Картина Донги и работа Пиранделло. В равной степени. Не знаю, которую выбрать.
Мариан бросила на него взгляд, сощурив свои огромные глаза-маяки.
– А вы знаток.
Прозвучало не как вопрос, а как утверждение.