Лето разбитых сердец - стр. 22

— Добрынин, ты какого Винни-Пуха ворвался ко мне? От скуки? Туалетного амбре в жизни не хватало? — молчание Мити выводило меня из себя.

— Я поговорить пришёл, Варь, — спокойно ответил Добрыня спустя время и между делом навалился спиной на запертую дверь. — Давай на пàру свалим отсюда, а?

— Эм-м, — моргнув несколько раз, я склонила голову набок. — В чём подвох, Митюша?

— Да ну тебя, Скворцова! — фыркнул небрежно парень. — У Лешего днюха в самом разгаре, а я тут с тобой и мамашей твоей время трачу.

— Так и вали, — я продолжала с недоверием коситься на Митю. — Все только вздохнут с облегчением!

Нет! Мне и само́й хотелось сбежать! Возвращаться за стол в таком виде было нельзя, да и чувство вины перед матерью голодной крысой грызло душу. Прилюдно просить прощения, оправдываться, а потом ещё часа два держать себя в руках и созерцать маминого хахаля было весьма сомнительным удовольствием! Как и довериться Мите — великой глупостью!

— Ага, — Добрынин треснулся затылком об дверь и обречённо вздохнул. — Так батя меня и отпустил. Он мне этим ужином все мозги промыл: веди себя хорошо, не смей грубить, не забывай про манеры — бла, бла, бла! Достал!

Митя закатил глаза к потолку и покачал головой. Отчасти я его понимала, но всё никак не могла взять в толк — при чём здесь была я. А потому медлила с ответом.

— Не тупи, Скворцова! — шикнул придурок спустя минуту. — Решайся уже! Или собралась в своём вишнёвом прикиде к ужину вернуться?

Я помотала головой.

— Вот и хорошо! Тогда сейчас шуруешь к своей мамочке и просишься домой!

— Но…

— Она, конечно, поворчит, — перебил меня Митя. — Но глядя на тебя, ущербную и чумазую, согласится. Надеюсь, ты понимаешь, Скворцова, что тебя ждёт по пути домой?

Я нахмурилась, едва поспевая за ходом мыслей Добрынина, но тут же кивнула.

— Она задушит меня нотациями…

— А батя — меня, — он прыснул со смеху, но сразу продолжил:

— Поэтому оставим нашим стариков здесь. Пусть «Наполеоном» душу полечат — глядишь, и успокоятся! По рукам?

— Но как?

— Я предложу свою помощь! Скажу, что провожу тебя. Ты согласишься! Поняла?

— Допустим.

— Только давай без самодеятельности, Варя! — выплюнул недовольно Добрынин. — Из ресторана выйдем вместе — пусть голубки помечтают о нашем с тобой мире! — и сразу разбежимся.

— Ладно!

Я кивнула — план Мити мне показался мне весьма дельным. Добрынин же самодовольно хмыкнул и почти сразу вышел за дверь.

Выдавив на ладонь жидкого мыла, я поспешила смыть растёкшуюся тушь и уже минут через пять следом за Митей вернулась к нашему столику.

Неловко шаркая ногами и не смея поднять взгляда на мать, я смазанно извинилась перед Владимиром Геннадьевичем, и тут же попросилась домой. Мама запричитала, Митькин отец начал что-то невнятное втирать о десерте — я не вслушивалась, ждала, когда свою партию отыграет Добрыня. И нужно заметить, он справился на ура. Не прошло и десяти минут, как мы оба мчали к выходу из ресторана.

— Ну всё, Скворцова, бывай! — пробасил Митя, стоило массивным дверям «Фаджоли» закрыться за нашими спинами.

В отличие от меня, Добрынин подготовился к побегу! На обочине возле крыльца его ждала тачка, наверно, такси… Меня же встретил моросящий дождь и сгущающиеся над головой сумерки. «Фаджоли», как назло, находился у чёрта на куличках, а я даже не задумалась, как попаду домой! Отсюда до ближайшей остановки было квартала два, не меньше… А я уже дрожала от холода, да и к пятнам от сока со скоростью света прибавлялись разводы от дождевой воды.