Летний сад - стр. 47
Татьяна сидела у воды, наблюдая за тем, как резвятся отец и сын. Александр должен был учить Энтони плавать, но он просто поднимал мальчика и бросал его в мелкую воду. Волны в Майами были идеальны для малыша, потому что тоже были маленькими. Сын прыгал к отцу, чтобы снова взлететь в воздух и быть пойманным, а потом взлететь еще выше… Энтони визжал, плескался, переполненный радостью. А Татьяна была поблизости; частенько она просто сидела на песке, обхватив колени, иногда взмахивая рукой, как бы предупреждая: осторожнее, осторожнее! Но это было адресовано не Александру. Она молила об этом Энтони. «Не сделай больно отцу, сынок. Помягче с ним. Пожалуйста. Разве не видишь, как он выглядит?»
У нее жгло в груди, когда она украдкой поглядывала на мужа. Они с Энтони теперь состязались в беге в воде. Когда Татьяна впервые увидела, как Александр входит в воду реки Камы, в Лазареве, в одних только шортах, как сейчас, его тело было безупречным. Оно блестело, на нем не было никаких следов. А он ведь уже воевал на русско-финской войне; бывал на северных реках Советского Союза; защищал Дорогу жизни на Ладоге. Как и Татьяна, он выжил в умирающем Ленинграде. Так почему после того, как она его покинула, с ним случилось такое?
На обнаженное тело Александра было страшно смотреть. Его спина, некогда гладкая, загорелая, была изуродована шрамами от шрапнели, ожогов, ударов палок, ударов штыков, влажными под солнцем Майами. След от его почти смертельного ранения, полученного во время прорыва блокады Ленинграда, которое оставило вмятину размером с кулак над правой почкой. Его грудь, плечи и ребра были изуродованы; верхняя часть рук, предплечья, ноги были покрыты следами от ударов ножом, пороховыми ожогами, сплошными неровными шрамами.
Татьяне хотелось плакать, кричать. Это было слишком несправедливо! Неправильным было то, что он нес на всем своем теле Гитлера и Сталина, даже здесь, в Майами, где тропические воды сливались с небом. Полковник был прав. Это было нечестно.
И как будто всего этого было недостаточно, те люди, что охраняли Александра, насильно сделали ему татуировки как наказание за побег, как предупреждение других возможных проступков и как позорное пятно на будущее: то есть если у него вообще было будущее, оно не могло быть незапятнанным.
Татьяна наблюдала за ним, и ее страдающее сердце колотилось, как барабан.
На верхней части левой руки Александра была черная татуировка с изображением серпа и молота! Ее выжгли охранники в Катовице – чтобы всегда можно было опознать его по ней. Над серпом и молотом, на плече, была издевательская татуировка, изображавшая погоны майора, насмешка над тем, что Александр провел слишком много времени в одиночном заключении. Под серпом и молотом красовалась большая звезда с двадцатью пятью лучами – по одному на каждый год приговора. На внутренней стороне правого предплечья – номер 19691, наколотый голубой краской; Советы радостно переняли эту пытку у нацистов.
В верхней части правой руки был крест – единственная татуировка, сделанная Александром по своей воле. А над ним ему выжгли неуместного эсэсовского орла и свастику как символ невольного уважения от злосчастного охранника Ивана Каролича к Александру, который никогда ни в чем не признавался, несмотря на жестокие побои.