Лета 7190 хроники стрелецкого бунта - стр. 4
– А, может, и вправду написать всё, братцы! – швырнул на землю шапку Федька Иванов. – Сколь терпеть будем?! Вон Грибоедов, как распоясался! На землях, что нам под дворы предназначены, огороды свои затеял.
– И жен наших на огородах тех работать заставлял! – вторили Федьке еще голоса из толпы. – И на общие деньги, что на содержание полка дадены, кафтан себе с золотыми нашивками пошил!
– И шапку бархатну! Давай новому Государю челобитную писать!
Сильно заголосили стрельцы, наперебой укоряя полковников в винах всяческих, а пятидесятник Максимов подобрался к дьяку Украинцеву да с поклонной головой попросил:
– А ты б помог нам, мил человек, челобитную для Государя верно составить, а то, ведь, не особо мы ахти в грамоте…
Дьяк бросил быстрый взгляд на боярина Щербатого, а тот молвил степенно:
– Конечно, поможет, только вперед крест вы должны новому Государю целовать.
– Непременно!!! – нестройным хором рявкнули стрельцы. – Слава Петру Алексеевичу!
В тот же день в разрядной книге было добавлено:
«… и уговорили их, и они крест Великому Государю целовали».
3
Весть о том, что новый царь обещался за стрельцов постоять, разнеслась по Москве, как верховой пожар по лесу в летнюю сушь.
Полковник Семен Грибоедов смотрел на бояр исподлобья. Желваки на скулах его то и дело вздрагивали.
– Что ж ты Сенька безобразия такие средь стрельцов допускаешь? – первым начал вопрошать полковника новоиспеченный спальник государев князь Иван Трубецкой.
– Какие еще безобразия? – огрызнулся Грибоедов.
– Он не знает! – вскочил с лавки Кирилл Полуэктович Нарышкин. – Стрельцы бунт на Москве затеяли, а он не знает!
– Так из-за тебя бунт, Кирилла Полуэктович, – дерзко глянул в глаза боярину стрелецкий полковник. – Не ты ли право старшинства презрел? Ты думал, что никто этого не заметит? Вся Москва об этом судачит.
– Что?! – львом рыкающим взъярился Нарышкин. – Да, я тебя…
– Не посмеешь, – покачал головой полковник. – Не один я так думаю. Много нас…
– Ты, Семен, это, того, – выступил из-за спины Нарышкина глава стрелецкого приказа князь Долгоруков. – Знай, с кем говоришь. А то, что ты стрельцов так распустил, так с тебя за то три шкуры драть надо. Где это видано, что стрельцы на своего полковника жалобу писали. И чего пишут! Это ж уму непостижимо, будто у них жалование государя отбирали? Ой, беда…
– Какая беда, Юрий Алексеевич? – вдруг оскалился на судью стрелецкого приказа Грибоедов. – Ты ж сам денег на жалование стрельцам вполовину дал. Помнишь? В прошлом году, как говорил ты мне, что пусто в государственной казне и велел извернуться, а полк на битвы с турчином собрать. Было такое? Вот я и изворачивался: где лаской, где окриком, а где и зуботычину не грех было дать. А как без этого? Стрелец силу любит. Посопели они, пошипели, но сражаться за Государя нашего пошли. А с денег, которые стрельцы у ворот городских набирали, кто мне велел…
– Ладно! – топнул ногой князь Долгоруков. – Иди!
Грибоедов ушел, резко прихлопнув дверью. Так резко, что у всех язык к нёбу прилип.
– Совсем стыд потерял, подлец, – первым высказался князь Долгоруков. – Разве в бывалошные времена такие полковники были? У них стрельцы пикнуть не могли… Приструнить нам надо поганца. Ишь, разговорился…
– Нет, нельзя так, – молвил, сидевший досель тихо, боярин Троекуров, – За Грибоедова другие полковники встанут. Вот тогда точно смута настоящая начнется.