Лессепсово путешествие по Камчатке и южной стороне Сибири - стр. 33

Острог Шаромы, в который нам посчастливилось побывать, расположен на реке Камчатке, у меня не осталось о нём никаких заметок. Мы провели там часть ночи и покинули его ещё ранним утром.

Через семь часов мы достигли Веркнекамчатска, что в тридцати пяти верстах от Шаром. Верхний, как его зовут здесь для краткости – очень значительное место по сравнению с теми острогами, которых я видел до сих пор. Я насчитал больше сотни домов. Его положение удобно, и возможности для развития весьма разнообразны, кроме того, что он стоит на реке[80], у него есть ещё одно преимущество: рядом находятся леса и поля, почва которых плодородна и начинает обрабатываться жителями. Церковь построена из дерева, её архитектура оставляет хорошее впечатление, остаётся только пожелать, чтобы внутреннее убранство соответствовало внешнему облику. Жители ничем не отличаются от обитателей других деревень. Впервые я увидел на этом месте строения высотой с балаган, которые служат только для того, чтобы сушить рыбу. В Верхнем командовал сержант, который живёт в казённом доме.

Эта деревня также является местом жительства несчастного Ивашкина, историю которого я уже рассказывал, он был с нами по пути из Петропавловской гавани в Большерецк и покинул нас только для того, чтобы скорее прибыть в Верхний, где его главной заботой было убить одного из его волов, мясо которого он просил нас взять с собой в дорогу, как свидетельство его благодарности. Этим он выразил признательность за мою заботу о нём, один вид которого не раз заставлял меня содрогаться при мысли о его несчастьях. Я не могу себе представить, как он мог выдержать их и примириться со своей судьбой: должно быть, только сознание своей невиновности могло придать ему такую силу духа. Мы нанесли ему визит по прибытии. Он весело бражничал с кем-то из соседей. Веселье его было искренним и даже не намекало на его прошлые страдания или что он тяготится своим нынешним положением.

Наше пребывание в Верхнекамчатске было недолгим; после обеда мы отправились ночевать в деревню Мильково[81], находившуюся на расстоянии пятнадцати вёрст. По дороге мы миновали довольно большое поле, обнесённое частоколом, а дальше – заимку, то есть хутор, населённый рабочими. Эти рабочие были казаками, занятыми обработкой земли за казённый счёт. У них было восемьдесят лошадей, принадлежащих казне, которые использовались и в хозяйстве и для размножения животных, столь полезных и столь же редких на полуострове. Возле этой заимки, которая называется Шигача[82], на протоке Камчатки стоит водяная мельница из дерева, но не очень большая. В это время от неё не было никакой пользы, так как уровень воды был так велик, что она перелилась через шлюз и растеклась по равнине, где и замёрзла. Почва здесь оказалась хорошей, а местность вокруг выглядела приятно. Я расспрашивал казаков о продукции их округа, где, по-моему мнению, можно было бы с успехом выращивать все виды зерновых. Они рассказали мне, что их последний урожай, как по количеству, так и по качеству, превзошёл их ожидания и не уступал лучшим урожаям в России: два пуда зерна дали десять.

Приехав в Мильково, я с удивлением увидел там и не камчадалов и не казаков, А любопытное поселение крестьян, чьи лица и манеры говорили мне, что они не были смешанной крови. Жители этой колонии были собраны в 1743 году в России и Сибири среди коренных жителей-земледельцев. Государство, посылая их сюда, считало, что они могут освоить землю для сельского хозяйства и надеялось, что их пример и успех научат туземцев и побудят их трудиться в этой полезной и необходимой отрасли. К сожалению, их крайняя леность, которую я уже описал, мало соответствовала мудрым намерениям правительства, и они всё так же далеки от того, чтобы претендовать на какую-либо конкуренцию, и всё так же не извлекают ни малейшей пользы из примеров, находящихся прямо перед их глазами. Эта крайняя инертность туземцев тем более удручающа, что нельзя не восхищаться трудолюбием этих деятельных иммигрантов, старания которых сопровождались столь благотворными последствиями. Их камчатские жилища как будто говорят, что им живётся спокойно и уютно, а стада их тучнеют от доброй заботы. Я заметил также, что эти крестьяне вообще очень довольны своим положением. Их труд не чрезмерен, но выгоден. Каждый человек пашет и сеет свое поле, платит только один налог и обильно пожинает плоды своих трудов, которые плодородная почва отдаёт ему с лихвой. Я убеждён, что это дало бы ещё бо́льшую выгоду, если бы земледельцы были более многочисленны. Урожай состоит в основном из ржи и очень малой частью из ячменя. Поселенцы эти совершенно не занимаются охотой. Правительство заботится, чтобы их труды были всецело посвящены сельскому хозяйству, и чтобы ничто не отвлекало их, запретило им охотиться. Запрет, однако, как я мог заметить, соблюдается не очень скрупулёзно. Их староста назначается администрацией из стариков деревни. Задача его состоит в том, чтобы следить за развитием сельского хозяйства, руководить временем посева и сбора урожая, то есть устанавливать их точные сроки; короче говоря, стимулировать трудолюбие и поощрять усердие рабочих, и особенно поддерживать дух предприимчивости и взаимопомощи.