Лессепсово путешествие по Камчатке и южной стороне Сибири - стр. 2
Это кругосветное путешествие вызывало живейший интерес, все с нетерпением и любопытством ждали известий от этих прославленных мореплавателей из стран и морей, куда послала их Франция и вся Европа.
Для меня было лестно получить от графа де Лаперуза привилегию сопровождать его более двух лет, и ещё более я был обязан ему за честь доставить его донесения во Францию по суше! Чем больше я размышляю об этом ещё одном свидетельстве его доверия, тем больше чувствую, чего требует такое поручение и насколько я не был к нему пригоден; я могу только приписать его предпочтение необходимости выбора для этого путешествия человека, который жил в России и мог говорить на её языке.
6 сентября 1787 года королевские фрегаты вошли в порт Петропавловская гавань[3] в Авачинской бухте на южной оконечности полуострова Камчатка. 29-го числа мне было приказано сойти с борта «Астролябии», и в тот же день граф де Лаперуз сообщил мне свой приказ и вручил донесения, которые мне предстояло доставить во Францию. Его забота обо мне не ограничилась обеспечить меня самыми необходимым для безопасности и удобства моего путешествия; он дал мне также заботливые отеческие советы, которые никогда не изгладятся из моего сердца. Виконт де Лэнгль был так же добр и присоединился к нему, оказав мне ряд полезных услуг.
Позвольте мне здесь воздать должное верному спутнику опасностей и славы графу Лаперузу за то, что он всегда был мне советником, другом и отцом.
Вечером я простился с моим командиром и его достойным коллегой. Судите сами, как я страдал, когда провожал их к ожидавшим их шлюпкам! Я не мог ни говорить, ни расстаться с ними; они по очереди обнимали меня, а мои слезы выдавали моё душевное состояние. Моя скорбь о том, что я оставляю их, не поддаётся описанию. Офицеры, находившиеся на берегу, тоже попрощались со мной: они были взволнованы, молились о моей безопасности, всячески утешали меня и старались помочь, как только могли. Из их объятий я был передан в руки полковника Козлова-Угренина[4], коменданта Охотска, которому граф де Лаперуз рекомендовал меня скорее как своего сына, чем как офицера, которому поручены его депеши.
С этого момента я был всецело обязан этому русскому коменданту. Тогда я ещё не знал всех достоинств его характера, непрестанно склонного к добрым поступкам, которыми я с тех пор имел столько поводов восхищаться[5]. Он отнёсся к моим чувствам с предельной вниманием. Я заметил слезу сочувствия и в его глазах, когда шлюпки отчалили, и мы следили за ними, покуда они не скрылись из глаз, после чего он проводил меня до своего дома и не жалел сил, чтобы отвлечь меня от грустных размышлений. Трудно представить, что я испытывал в эту минуту, для этого необходимо оказаться в моем положении и остаться одному в этих едва открытых местах, в четырёх тысячах лье от моей родной земли. Даже без этого огромного расстояния мрачный вид страны, где я очутился, достаточно ясно предсказывал, что мне придётся вынести во время моего долгого и опасного пути. Но вскоре приём, оказанный мне жителями города, и любезность господина Козлова и других русских офицеров мало-помалу сделали меня менее чувствительным к отъезду моих соотечественников.
Утром 30 сентября, при благоприятном ветре, фрегаты подняли паруса и уже через несколько часов исчезли за горизонтом. С этим ветром они продолжали плыть ещё несколько дней. Я высказал в душе самые искренние пожелания всем моим друзьям на борту – последний печальный знак моей благодарности и привязанности.