Лесниковы байки. «Пышонькина куколка» - стр. 29
Оказавшись в избушке, Савелий взял из сеней пустое ведро и пошёл мыться к озеру. Ну и что, пусть вода холодная! Вот подхватит он тут по милости Наксая какую лихоманку, тогда Акчиён поди его пожалеет! Взойдя на мостки, Савелий принялся мыться, укусы на лице и руках болели, ноги гудели от долгой дороги. Да когда ж этому всему будет конец?! Глядя в своё отражение в воде, он видел измученного человека, бледного и злого. Что там Наксай сказал? Так жизнь сладкая достаётся? Да нешто это правда…
Едва передвигая ноги, вернулся Савелий в избушку, неся в руке грязную рубаху. До чего его жизнь довела, борода отросла клочьями, волосы нечёсаные в разные стороны торчат, а сам уж и осеннего холода не чует… Увидев веник в сенях, Савелий бросил в сторону рубаху и взялся подметать, неловко орудуя веником, он сметал натасканный им же самим песок и хвою, а сам думал… Чудно всё здесь, вот, к примеру, сегодня? Паклый этот… Савелию казалось, словно он уже видел его где-то, но где? Не мог Савелий позабыть, если бы встретил где-то такого громадного человека в странной одежде, но всё же взгляд его теперь казался словно бы знакомым…
– Савелий Елизарыч, здравствуй! – раздался у двери голос, от которого у Савелия веник из рук выпал, это была Акчиён, – Наксай сказал, пчёлы тебе сегодня досаждали, так вот, я принесла снадобье. Садись, погляжу.
Акчиён усадила Савелия на скамью, сама прибавила свету в масляном фонаре и принялась осматривать опухшее Савельево лицо. От прикосновения её тёплых рук ему становилось горячо, сердце застучало, щёки наливались краской. Акчиён ловко достала жала, укусы словно сразу стали меньше болеть, а может Савелию это показалось. Но когда Акчиён помазала его лицо своим снадобьем, густым, похожим на дёготь, и пахнущим травами и хвоей, то боль ушла. Заплывший глаз открылся, опухшая щека больше не болела.
– Ну вот, – Акчиён довольно кивнула, – А в другой раз ты Наксая слушай, коли он говорит – не лезь, лучше остерегись. Сейчас Мораш прибежит, принесёт тебе ужин и чистую одежду. Крепись, Савелий Елизарыч, немного осталось.
Савелий хотел было спросить, какую такую повинность он тут отбывает такими вот «тяжкими трудами», но Акчиён уже исчезла в сгустившихся сумерках, словно в них и растаяла. Савелий потрогал глаз, который больше не болел, тогда он снова взялся за веник. Пусть не думают, что он какой-то там… приберёт всё сам. Вскоре в дом вбежал тот самый парнишка, что и был давеча, в руках у него был узел, а на плече висела холщовая сума. Ужин был скромный, но Савелий с аппетитом съел и выпил всё, глядя как Мораш болтает ногами и смотрит в окно, ожидая, пока Савелий закончит есть. Он вроде бы и привык уже здесь быть! Печку надо подтопить, ночью прохладно, подумал Савелий…
К приезду Евлампия Савелия было не узнать, отощал он знатно, руки все были сбиты работой, в ссадинах и синяках, но он боли не чуял.
– Завтра Евлампий Фомич приедет, – сказал ему Наксай, когда они возвращались домой на возу с дровами, – Вечером ужинать станем, всё тебе Акчиён и расскажет. Ты только её слушай да запоминай!
Глава 13.
Савелий млел от парного духа, сидя на деревянном полке́ бани. Наксай запаривал душистый можжевеловый веник, по своему обыкновению что-то напевая на непонятном для Савелия языке.