Лесная обитель - стр. 24

Жилище жрицы-Прорицательницы – квадратное, точно склеп, строение, окруженное крытым портиком, – находилось чуть в стороне от всех прочих построек в стенах Вернеметона. И хотя поселение внутри ограды люди называли Лесной обителью, на самом-то деле это был целый городок.

Дома жались друг к другу и соединялись крытыми переходами, а между ними раскинулись сады и дворы; все в целом напоминало лабиринт. Только жилище Верховной жрицы стояло особняком, а ее образ жизни отличала строгая, аскетичная простота, соблюсти которую куда труднее, нежели самый сложный обряд.

Как только прибыл архидруид Арданос, жрица-прислужница – высокая темноволосая женщина по имени Кейлин – тотчас же провела его в покои своей госпожи. Одета она была почти так же, как Верховная жрица, – в платье из темно-синего льна, но витые браслеты на руках Лианнон и торквес[6] на ее шее были из чистого золота, а у прислужницы – серебряные.

– Ступай, дитя, – отпустила ее Лианнон.

Арданос дождался, чтобы за прислужницей опустился полосатый дверной полог, и улыбнулся.

– Она уже не дитя, Лианнон. С тех пор, как ты пришла с нею в Лесную обитель, минуло много зим.

– Верно, я потеряла счет годам, – промолвила Лианнон.

А ведь она и сейчас на диво красива, бесстрастно отметил про себя друид Арданос. Он знал Лианнон уже много лет и, вероятно, среди ее ровесников – тех, что еще живы, – он – единственный, к кому она относится почти как к другу. Когда он был помоложе, это стоило ему многих бессонных ночей; теперь он состарился и почти не вспоминал, как Лианнон некогда тревожила его покой.

Всех жриц Лесной обители в Вернеметоне, Священной роще, избирали столько же за их красоту, сколько и за другие достоинства. Арданос не уставал этому удивляться. Когда какой-нибудь бог хочет, чтобы ему прислуживали прекрасные женщины – особенно если это какой-нибудь никчемный римский божок – оно понятно; но с какой стати богиня требует себе в прислужницы красавиц? Это противоречило всему, что Арданос знал о женщинах.

Друид смолчал – но не потому, что опасался дюжего здоровяка Гува: тот застыл с дубинкой у порога и немедленно вышиб бы мозги любому мужчине – даже архидруиду, – если бы тот посмел обидеть Жрицу или хотя бы на словах выказал ей неуважение. Конечно же, ничего подобного Арданос не замышлял; присутствие Гува было просто-напросто залогом безопасности Лианнон и давало ей свободу принимать гостей – ведь всем прочим этого не дозволялось.

Арданос отлично знал, что для архидруида выглядит недостаточно внушительно; кроме того, он и не возродившийся мерлин Британии. Но он утешался мыслью о том, что и Лианнон уже не выглядит живым воплощением и пророчицей Священной Богини Мудрости и Вдохновения. Она изящна и нежна, и лицо ее дышит одухотворенностью благодаря суровому образу жизни, но в остальном она просто стареющая женщина, пусть даже волосы у нее такие светлые, что седина в них незаметна – хотя наверняка есть. Ее темно-синее жреческое облачение спадало жесткими, некрасивыми складками. Некогда прямая спина немного сутулится – усталость дает о себе знать. При виде столь явственных признаков ее увядания Арданос еще отчетливее ощущал бремя своих собственных лет.

В последние годы Лианнон, отдавая дань годам, начала покрывать голову платком, подобно большинству замужних матрон и женщин постарше, и распускала волосы только при совершении обрядов. Однако ж, размышлял Арданос, на протяжении двадцати лет – а ведь почти столько он ее и знает! – лицо и облик этой женщины являются средоточием их веры, и ее устами боги изрекают свою волю – ну, если не дословно, то, по крайней мере, в истолковании жрецов-Прорицателей.