Леротикь. богатая белая стерва - стр. 21
Все знают, какие коньки можно купить в Игрушках и Куклах за сорок долларов. Пожалуйста, уж вы мне поверьте – мои родители вовсе не богаты. Были времена, когда маме приходилось экономить на всем, чтобы заплатить за квартиру. Но, видите ли, эта самая плата за квартиру превышала тысячу долларов в месяц, а в те времена это была весьма значительная сумма, в то время как приличная пара роликов стоила долларов сто пятьдесят или двести.
Я завладел квитанцией от покупки коньков. Мама хранила все квитанции в старом ящике из-под обуви – привычка, характерная для всего американского среднего класса, вне зависимости от возраста и цвета кожи. Я доставил квитанцию в Игрушки и Куклы и, после долгих дебатов (они там думали, что мне нужны средства на наркотики и проявили обо мне заботу, хотели спасти) мне выдали деньги. А затем предупредили, что позвонят моим родителям – проверить. Я дал им номер. Не наш номер, естественно, а просто номер, который вдруг пришел мне в голову, чьи первые три цифры говорили о нижнеманхаттанском месте жительства абонента.
С сороковником в кармане я появился в квартире пианиста сразу после школы.
Угадайте, что было дальше!
Мужик оказался абсолютно беспомощным. Даже тогда я это понял. Он играл все подряд совершенно одинаково – в такой, знаете, непритязательной, поверхностной манере, гладил клавиши. Время от времени его возбуждало собственное исполнение, и тогда он повторял один и тот же пассаж три или четыре раза, восхищаясь собой. Инструмент у него был – Ямаха, джазовая, тренькающеая, но в хорошем состоянии. Он понятия не имел, как нужно давать уроки, и поэтому он просто показал мне, как он сам играет, а затем потребовал, чтобы я сыграл для него какую-нибудь песню, чтобы ему было видно, в чем состоят мои ошибки. Я сделал так, как он просил. Он действительно указал мне на некоторые ошибки. Я снова что-то сыграл. Он оскорбил меня и моих родителей, и засмеялся. Он приложился к большой ромовой бутыли, велел мне отойти от инструмента и заверил меня, что теперь-то он действительно мне покажет, как нужно играть на самом деле.
Помню, он говорил специальным хрипловатым тоном, будто тайну великую открывал. Мол, ты, пацан, должен войти в настроение. Ты должен почувствовать настроение своими маленькими костями. Нужно почувствовать блюз, брат, и потом слушать свой собственный ритм, понял, ритм, тот, что внутри твоего пацанского маленького сердца, после чего тебе следует отрастить большой хуй.
Обыкновенный и очень старый треп, которым балуются все бесталанные, плохо обученные музыкальные ремесленники во всем мире, только белые говорят в таких случаях – чувство, в то время как черные обязательно упоминают ритм.
И все-таки урок не пропал даром. Наблюдая за тем, как старый шарлатан мучает инструмент, я заметил и запомнил несколько трюков которые, думал я, я попробую сам, как только приду домой. В виде выстрела под занавес он объяснил мне, что белых слушать не нужно. Никогда. Хонки, сказал он, ничего не понимают в музыке потому что у них нет сердца (т. е. того самого органа, по его словам, в котором и зарождается ритм, а все остальное исходит от души, которой у белых тоже нет).
Месяц спустя, по наитию, я зашел в Замковые Записи на Лафайетт. Мне наконец повезло. На большом рекламном экране играли видеозапись начинающего, очень молодого, но быстро поднимающегося ввысь звездного пианиста. Лет тринадцать ему было.