Легитимация власти, узурпаторство и самозванство в государствах Евразии. Тюрко-монгольский мир XIII – начала ХХ в. - стр. 48
Примеры Джалаиров и Тимуридов демонстрируют интересный и в то же время достаточно распространенный подход: приобретя определенное положение и статус верховных монархов изначально лишь в силу собственного политического и военного могущества, в дальнейшем правители-узурпаторы (или же их преемники) старались легитимировать свое положение и правовыми методами. Так, если ни Хасану Бузургу Джалаири, ни Шахруху, ни Абу Саиду в силу их могущества такие основания не требовались, то их преемники старались «задним числом» легитимировать не только собственное положение, но и статус своих родоначальников, справедливо полагая, что обвинение их предков в узурпации бросает тень и на них самих. Этот подход, как мы увидим ниже, достаточно широко применялся в центрально-азиатских ханствах XVIII–XIX вв., правители которых претендовали на правопреемство не только от Чингисидов, но и от потомков самого Тимура.
Ойраты – родственники монгольских Чингисидов. Попытки представителей нечингисидских династий отобрать трон у Чингисидов и обосновать узурпацию власти наличием в своих жилах крови «золотого рода» имели место и в самой Монголии. Такие попытки предпринимались узурпаторами на протяжении ряда веков и не всегда были безуспешны, хотя, в конечном счете, как известно, потомки Чингис-хана в итоге сохранили власть и ханские титулы в монгольских аймаках вплоть до 1920-х годов.
Выше мы уже говорили о том, что на рубеже XIV–XV вв. в результате падения империи Юань и кризиса династии потомков Хубилая на власть в Монгольском ханстве стали претендовать потомки самых различных ветвей Чингисидов и даже братьев Чингис-хана. Однако круг претендентов не ограничивался членами рода Борджигин: претензии на трон, как и в Средней Азии, предъявили и нечингисиды.
Первыми такими претендентами стали ойратские предводители, положившие начало самому могущественному из ойратских родов – Чоросу, впоследствии возглавившему Джунгарское ханство. Воспользовавшись династическим кризисом, последовавшим после смерти Адай-хана (потомка Угедэя) в 1438 г., один из фактических правителей раздробленной Монголии, ойратский Тогон-тайши попытался провозгласить себя ханом. Сообщения позднесредневековых монгольских летописей XVII–XIX вв. об этой попытке носят полулегендарный характер. Согласно им, Тогон нанес оскорбление духу Чингис-хана, явившись в его святилище и заявив, что он, будучи сыном монгольской царевны Самур, или Сутай (дочери Элбэг-хана, потомка Хубилая, по другим источникам – Сутай), не уступает по происхождению самому основателю Монгольской империи, происходившему от Алан-Гоа – праматери всех монгольских правящих родов. В ответ на это, продолжают монгольские средневековые авторы, из колчана Чингис-хана, висевшего на стене святилища, вылетела стрела и поразила нечестивца, отчего он вскоре и скончался [Лубсан Данзан, 1973, с. 269; Монгольские источники, 1986, с. 54–55; Шара Туджи, 1957, с. 144] (см. также: [Владимирцов, 2002а, с. 440–441]).
Исследователи совершенно справедливо отмечают, что подобные сообщения носят символический характер, а в действительности Тогон-тайши, скорее всего, либо погиб в борьбе с собственными сородичами-ойратами, либо же был устранен китайцами, поскольку доставлял немало проблем пограничным владениям империи Мин [Кычанов, 1980, с. 14] (см. также: [Владимирцов, 2002