Легионы просят огня - стр. 14
Проклятье!
Я возвращаюсь в комнату, ложусь на кровать, сцепив пальцы на затылке. По потолку змеится трещина, похожая на разряд молнии. Словно во время грозы потолок раскололся.
Значит, Луций и Туснельда, снова начинаю я…
…Как можно соревноваться с мертвецом?
Я сжимаю зубы. В висках давит.
Крошечная нянька сидит неподалеку от нас и делает вид, что дремлет. Не слишком убедительно. Верят ей, по-моему, только лягушки…
И только каменные.
– Он не трогал меня, – Туснельда поднимает голову. Взгляд прозрачный и твердый.
Словно лед, что привозят с вершины Альп – для римских застолий.
Куски льда опускают в чаши с вином. Потому что вино лучше пить охлажденным.
– Он был болен, – говорит Туснельда. – Твой брат. Об этом мы хотели говорить…
– Что?
– Болен. Смертельная болезнь, понимаешь?
Я смотрю на нее и – понимаю.
Так вот почему я нашел в вещах Луция амулеты для хорошего здоровья! Много амулетов – я еще удивился тогда. Луций и побрякушки!
Убедительно.
Когда такой человек, как мой брат, хватается за малейшую надежду – означает, что болезнь страшна, уродлива и шансов нет.
Смерть. Интересно, Луций ждал ее прихода? Особенно когда ворочался по ночам в постели и смотрел в потолок? Белый, расколотый трещиной, похожей на молнию…
Туснельда молчит. Я беру ее за запястье – тонкое, нежное. Прикасаюсь губами.
– Я бы не удержался.
Она выдергивает руку, смотрит на меня исподлобья. Серые глаза сейчас темные, как морская глубина.
Мне становится стыдно. Какое непривычное чувство, да, Кай?!
– Он очень хотел, – говорит Туснельда негромко. – Но… боялся меня заразить. Боялся сделать зло.
Мужское желание женщины – это человеческое выражение страха смерти.
Даже зная, что умирает, мой брат оставался самим собой. Благородным человеком, настоящим римлянином…
Да, кое-что я все-таки знаю о своем брате.
– Что это было? – спрашиваю я.
Германка поднимает голову:
– Что?
– Чем он болел? Как это называется?
Туснельда берется за светлую косу, теребит ее пальцами.
– Я не знаю. Твой брат, он… мало говорить. – Разволновавшись, она снова начинает делать ошибки.
Я смотрю на ее чистый лоб. Я хочу подойти и взять германку за затылок, притянуть к себе. Почувствовать вкус ее губ и забыть обо всем…
Но я, к сожалению, упертый сукин сын.
Поэтому я говорю:
– Что-то он все же сказал?
Туснельда качает головой. Я говорю:
– Помоги мне. Пожалуйста.
Молчание.
– Несколько раз твой брат ходил в Ализон, в квартал торговцев. Он говорил – там колдун.
Колдун? Даже так?! Луций, который высмеивал ярмарочных колдунов, как дешевых мошенников!
– Этот философ лечил его – тайно. Это болезнь, о которой другим людям знать нельзя.
У великого Цезаря была падучая. Человек бьется в припадке, изо рта идет пена… Не самая лучшая болезнь для политика. Извергая пену и катаясь по полу, довольно трудно вызывать у людей симпатию. Неужели Луций?..
Я представляю брата, бьющегося в припадке. Лицо изуродовано гримасой, изо рта летят клочья пены…
Проклятье, проще представить его в сенате!
Качаю головой. Нет. Падучая не смертельна – если не откусить себе язык, конечно, и не захлебнуться кровью…
И общаться с женщиной она не мешает.
Тут явно было нечто иное…
– Врач? Где, говоришь, он нашел врача?
– В Ализон. Он не врача находить… он находить философ. Тайна чтобы.
Я киваю.
– Как его зовут, этого философа?