Легенды Этриуса: Стойкость Александра - стр. 30
– Не твое дело, – ответил юноша, продолжая ваять картину, которая располагалась на мольберте, поставленном неподалеку от скамейки, на которой обычно он предпочитал коротать свое время на прогулке за написанием стихотворений. Однако после того, как у Александра появился мольберт рациональнее было бы отложить свой блокнот на более позднее время, а день посвятить написанию картин, пользуясь случаем. Находиться в таком живописном месте и не создать ни одной работы было бы не уважительно к очевидной красоте природы, которая каждодневно придавала ему силы и оптимизм еще до появления в его жизни очаровательной Яны. В солнечном сиянии снег искрился вокруг так изящно и притягательно, что художник не мог не увековечить такую невероятную красоту на холсте, которую следует ценить всегда, а не только когда захочется. Александр писал не просто какую-то обычную картину, он выплескивал на него красками свою любовь и признательность к природе.
– Кому ты собрался показывать свою мазню? Тебя засмеют! – приставал Червь.
– Про предыдущие работы врачи отозвались хорошо, – не выдержал и сказал вслух Александр.
– Эй, ты что? Так ты утратишь доверие к себе, когда врачи увидят, что ты говоришь сам с собой, и тогда останешься здесь до конца своей никчемной жизни. Врачи и так пошли тебе на уступки, стараются тебя не расстраивать и похвалили твою мазню, – сказал Червь.
– Я стою спиной к окнам, а на улице только я. Врачи похвалили сдержанно, чтобы я наоборот не расчувствовался, – спокойно мысленно ответил Александр, – Но отчасти ты рассуждаешь верно. Мне нужно быть как можно сдержаннее и приучать себя быть терпимее к твоему яду, что в скором времени должно выработать во мне иммунитет к нему, как я предполагаю.
– Ты подохнешь, не сомневайся, – засмеялся Червь.
– Да и ты не вечен. Судя по твоему голосу, я предполагаю, что с тебя уже песок сыпется и что злоба отравляется тебя еще сильнее, чем ты способен выдавливать ее из себя, – парировал Александр.
– Разве ты не понимаешь, что я бессмертен. Я Сатир!
– Ну конечно! То ты Куззола, то Сатир, то мой отец. Уж определись и ври в одном русле, а то сам тут окажешься, в лечебнице.
– А я тут и работаю. Только ты никогда не узнаешь, кто издевается над тобой. Так и умрешь, ничего не поняв.
– Мне все равно кто ты. Я не собираюсь гадать. Сам рано или поздно разоблачишь себя, в чем я не сомневаюсь, и как бы мне не хотелось придушить тебя собственными руками, я даже не стану разыскивать тебя.
– Щенок, я могу попросту придушить тебя за твои глупые угрозы, – злобно прошипел Червь и Александр ощутил тошноту и спертость в дыхании.
– У тебя силенок не хватит, – прокашлялся юноша, продолжая ваять.
– Ах ты, наглец! Я буду убивать тебя медленно. Я тебя уничтожу.
– Можешь, как угодно пытаться осуществить это. Ты жалок, тебя хватает только на то, чтобы пакостить мне и отравлять мою жизнь. Не спорю, что ты принес мне много страданий и намерен продолжать делать это, пока не подохнешь, но ты глуп и мне просто смешно, осознавать это.
– Так чего же ты не смеешься, хвастун?
– Не вижу в этом смысла. Ты вызываешь во мне истерический смех, который я просто вынужден сдерживать. Ты безумец, а я хотел бы остаться здравомыслящим ларгом.
– Это не я делал все эти глупости, щенок, а ты! Ты пациент этой лечебницы, а не я!