Лазоревый грех - стр. 42

– Не серебро, заживет, – шепнула я.

Она завопила. Я не столько увидела движение Анхелито, сколько ощутила его.

– Если сделаешь еще шаг, Анхелито, я всажу этот клинок ей в сердце, и тогда не важно, серебро там или что. Я изрежу ей сердце в клочки раньше, чем ты здесь окажешься.

Распахнулись дальние портьеры, и в комнату бросились вампиры – наши и ее. Не знаю, что случилось бы дальше, но послышался звук распахиваемой двери из-за дальних портьер, шум шагов, и я чуть не пропихнула сквозь нее лезвие, не уверенная, впрочем, что сталь выдержит. Будь клинок получше, я бы могла добраться до сердца, а с этим – не знаю.

За долю секунды до того, как я попыталась, раздался звук, от которого волосы встают дыбом, – охотничий вой гиен. Это куда как жутче воя волков, но он тоже присоединился. Я поняла, что кавалерия спешит на помощь нам, а не Мюзетт.

Я не стала оглядываться, потому что не решалась оторвать глаз от вампирши, которую придавила к полу. Но я ощутила, как ввалилась толпа, как сила оборотней, от которой по шее бегут мурашки, заполняет комнату электрическим облаком.

Прикосновение стольких ликантропов в таком возбужденном состоянии разбудило зверя у меня внутри. Он заворочался, разлился по телу. Я не была оборотнем, но благодаря Ричарду и леопардам у меня было нечто очень похожее на моего собственного, личного зверя.

Из всех оборотней подошел ко мне так, чтобы я его видела, только Бобби Ли – крысолюд. Его тягучий южный акцент казался в драке совершенно неуместным.

– Ты как, убивать ее собираешься?

– Думаю над этим вопросом.

Он опустился рядом с нами на колено.

– Ты думаешь, это было бы умно? – спросил он, глянув на вампиров в другом конце комнаты.

– Вряд ли.

– Тогда, может, тебе стоит полегче, пока ты ей полностью кишки наружу не выпустила.

– Тебя послал Мика? – спросила я, все еще не сводя глаз с искаженного болью лица Мюзетт. Мне было очень приятно видеть, как ей больно. Обычно я не получаю удовольствия, причиняя кому-то страдание, но сделать больно Мюзетт я почему-то совсем не возражала.

– Он никого из твоих леопардов не послал, потому что ты ему сказала не посылать, но связался с другими вожаками – и вот они мы. Так если ты не собираешься ее убивать, отпустила бы ты ее.

– Пока нет, – ответила я.

Он не стал повторять просьбу, а встал рядом с нами, как грамотный телохранитель – как оно и было.

Я обращалась непосредственно к Мюзетт, но постаралась, чтобы мой голос был слышен всем.

– Никто не придет к нам нападать на наших людей. Никто, ни член Совета, ни даже le Sardre de Sang нашей линии. Мне все говорят, что я, разговаривая с тобой, говорю с самой Белль. Так вот что я скажу ей: следующий из ее присных, кто коснется кого-нибудь из наших, умрет. Я отрежу ему голову, вырву сердце, а остальное сожгу.

Мюзетт обрела голос – наконец-то, – хотя и сдавленный, слегка испуганный.

– Ты не посмеешь.

Я нажала на лезвие – чуть сильнее, заставив ее издать звук от его силы.

– А ты проверь.

Выражение страдания исчезло с лица Мюзетт, будто кто его стер, и голубые глаза начали темнеть. Страх пронзил меня как нож, ударил морозом по коже, заставил сердце биться в горле. Страх либо прогоняет зверя, либо вызывает его. Этот страх успокоил зверя, утишил, так что вздымающаяся сила ушла в песок, оставив меня одну – в испуге. Не вампирский фокус вызвал у меня желание отпустить ее и бежать прочь. Я ощущала когда-то движение Белль своим собственным телом и никак не хотела повторять этот опыт. Если вырезать сердце Мюзетт, когда Белль в ней, убью ли я их обеих? Нет, наверное, но видит Бог, велик был соблазн проверить.