Лавка запретных книг - стр. 20
Там Митч включил свет, и Вернер восхищенно присвистнул. Митч поставил чемодан на низкий столик и стал раскладывать книги из чемодана по полкам. Вернер, наблюдая за ним, сказал:
– Я много думал над вопросом, который вы мне задали.
– Над каким вопросом?
– Боюсь, вашему проекту недостает амбициозности.
– Вы тоже?
– Можно узнать, кто еще?
– Знакомая, – ответил Митч, поворачиваясь к нему.
– Какого рода знакомая? Впрочем, это меня не касается. Но раз мы одинакового мнения, то я с ней согласен. Вы слишком рискуете, в сущности, ради мелочи. Если дальше так пойдет, вы будете предоставлять эти бесценные книги ограниченному числу людей, счастливчикам, а это расходится со смыслом литературы, как его вижу я. Надо смотреть дальше и шире, ставить гораздо более крупную цель, переходить в определенном смысле к сопротивлению.
Некоторое время Митч молчал, погруженный в напряженное размышление.
– Я мог бы создать читательский клуб, – сказал он наконец. – Люди собирались бы в этой комнате, которая легко вместит полсотни человек, раз-два в неделю. Мы бы вели дебаты, вместе продумывали действия в обход закона, добивались, чтобы запрещенные книги продолжали читать. Можно было бы даже подумать о системе рассылки.
– Вы никудышный актер. Эту идею подсказала вам ваша подруга, не так ли?
Митч покачал головой, взял два стакана и плеснул в них виски. Вернер чокнулся с ним и залпом осушил свой стакан.
Потом они выпили по второму и третьему, больше ничего не говоря, потому что все уже было сказано. Профессор посмотрел на часы и вздохнул.
– У меня есть час, чтобы привести себя в порядок. Вообще-то я не возражал бы, если бы вы помогли мне подняться по этим ступенькам, что-то они стали круче.
Митч помог ему выбраться на поверхность и проводил к двери.
– Чемодан оставьте себе, дарю. Я больше не путешествую, максимальная продолжительность моей поездки теперь – один час.
Мадам Берголь воспользовалась уходом профессора, чтобы выйти следом за ним, бросив на Митча негодующий взгляд.
Вернер ошибался, полагая, что Матильда навела Митча на мысль о читательском клубе. Эта мысль была полностью – или почти что – его собственная. У Матильды были твердые суждения, выборочное возмущение, идеалы – но никакого конкретного плана. Тем не менее в одном она была права: побудить каждого сомневаться во всех на свете – именно к этому власти и стремились.
Утром Митч выскользнул из постели, собрал свои вещи и покинул квартирку Матильды, стараясь не шуметь. В раздумьях он прогуливался по набережной, где у него произошла встреча с его бывшей преподавательницей литературы. Мадам Ательтоу узнала своего ученика, сидевшего в позе мыслителя на скамейке.
– Ты не так уж изменился, – заговорила она, садясь рядом с ним. – Не говори того же мне, прошло двадцать лет.
Ей было любопытно узнать, чем он занят. Митч рассказал. Она не удивилась и решила, что ремесло книготорговца прекрасно ему подходит. Он запомнился ей усердным учеником и безудержным мечтателем – редкое сочетание, обычно бывало либо одно, либо другое. Митч ничего такого не помнил, как не помнил и занятных историй о себе, которые мадам Ательтоу радостно ему поведала. Она слишком разболталась на вкус человека, почти не спавшего ночью, но ему было приятно ее общество, ее глаза оказались живее, чем он помнил, голос успокаивал. Она рассказала, что живет на другом конце города, редко оттуда выбирается и беззаветно предана книжному магазину в своем квартале. Как Митч ни намекал ей, что уже поздно и что ему пора возвращаться, мадам Ательтоу никак его не отпускала.