Латая старые шрамы. На перекрестке миров - стр. 6
Я поднялся из кресла и вежливо кивнул всхлипывающей женщине:
– За компенсацией можете явиться в любой день в ратушу. Спросите секрета…
Мятый платок полетел на медвежью шкуру, покрывающую пол.
– Нам не нужны унизительные подачки! – взъярилась женщина. – Лучше эти деньги нищим в храм отнесите! Семейство Арьяз способно само о себе позаботиться!
– Хорошо, – холодно сказал я, чувствуя, что сочувствие к этой женщине тает во мне, словно снег под солнцем. – Но вы должны написать отказ.
– Вонючие бюрократы, – прошипела анья.
Вскочив на ноги, подошла к столу и яростно затрясла колокольчик. На звук пришаркал старик-слуга, и хозяйка велела тащить письменные принадлежности. Спустя пять минут злобного молчания, прерываемого лишь скрипом пера, мне в руки сунули документ с размашистой подписью. Я проверил написанное и, дойдя до конца, почувствовал, как во рту стало горько.
– Простите… – Я с трудом сглотнул вставший в горле ком. – Вас зовут Дора Энхель-Арьяз?
– Да, а что? Энхель – моя девичья фамилия.
У меня помутнело перед глазами. Дорой Энхель звали женщину, которая больше тридцати лет назад оставила меня в городском приюте для мальчиков. Я тяжело сглотнул и стал пристально вглядываться в лицо хозяйки дома. Сам не понимал, что хотел там отыскать, может, что-то знакомое, задержавшееся в памяти с младенческих лет? Тщетно. Не уловил даже сходства с собственной физиономией. Разве что волосы…
Скрипнула дверь, и в зал вошел еще один гость. А вот в нем что-то знакомое было – не знаю, чем, но юноша неуловимо напоминал меня в молодости.
– Мама, я только что узнал про Альдо! Это… это несправедливо!
– Дорогой! – Анья кинулась навстречу, уткнулась лицом в плечо сыну.
Он же стал мягко поглаживать Дору по спине и что-то негромко говорить, прислонившись щекой к макушке матери. Меня он заметил куда позже, растерянно кивнул и снова вернулся к своему занятию.
Я почувствовал себя крайне неловко. И от того, что стал свидетелем сцены, не предназначенной для посторонних глаз, и от того, что почувствовал себя лишним в этом уютном семейном гнездышке. Но уйти я почему-то не мог, а только стоял и наблюдал, как жилистая крупная кисть размеренно движется по черному шелку траурного платья.
Наконец хозяйка дома – я даже мысленно не мог назвать ее матерью – успокоилась и отстранилась от своего утешителя. Увидев, что я все еще стою у столика, вздрогнула. Впрочем, быстро взяла себя в руки, вздохнула глубоко и с надменным видом уточнила:
– Что-то еще?
– Простите, а сколько у вас детей? – спросил я, сам не знаю, зачем. И уж тем более не понимая, что хочу услышать в ответ.
Дора нервно дернула щекой, нахмурилась и, бросив на меня короткий взгляд, без промедления ответила:
– Двое. Было…
Что ж, двое так двое. Нутро сковала стужа, и я как никогда почувствовал собственную ущербность. С трудом вышел из оцепенения и даже попытался на прощание быть учтивым:
– Еще раз примите мои соболезнования, анья.
– Сеймус вас проводит.
Неслышно появившийся дворецкий поманил за собой, и, покидая зал, я последний раз обернулся. Женщина снова упала в кресло у камина, и до меня донеслись приглушенные рыдания. Уже в коридоре, принимая из рук Сеймуса пальто, я подумал – плакала ли Дора Энхель, оставляя старшего сына на попечение чужих людей?