Лара. Нерассказанная история любви, вдохновившая на создание «Доктора Живаго» - стр. 39
Почти чудо, что Пастернак не был сослан или убит в эти годы. Почему Сталин пощадил своего «небожителя»? Очередной причудой, которая, возможно, спасла писателю жизнь, была вера Сталина в то, что этот поэт обладает способностями к предвидению, своего рода вторым зрением.
Ранним утром 9 ноября 1932 года жена Сталина, Надежда Аллилуева, совершила самоубийство. На вечеринке накануне вечером пьяный Сталин открыто флиртовал на глазах у долготерпеливой Надежды и публично унижал ее. Тем же вечером она услышала от охранника, что ее муж сейчас с любовницей, и выстрелила себе в сердце.
В свидетельстве о смерти, подписанном «карманными» врачами, причиной смерти был назван аппендицит (поскольку самоубийство признать было никак нельзя). Советский ритуал требовал коллективных писем с соболезнованиями от представителей разных профессий. Почти весь литературный истеблишмент – 33 писателя – подписал официальное письмо сочувствия Сталину. Пастернак отказался писать под ним свою фамилию. Вместо этого он написал под общим письмом личную приписку вождю, намекая на некую мистическую общность со Сталиным и сочувствие его мотивам, эмоциям и предположительно возникшему чувству вины.
В приписке говорилось: «Присоединяюсь к чувству товарищей.[150] Накануне глубоко и упорно думал о Сталине; как художник – впервые. Утром прочел известье. Потрясен так, точно был рядом, жил и видел». Похоже, Сталин вполне мог уверовать, что Пастернак – «поэт-провидец», обладающий пророческими способностями. По словам ученого-эмигранта Михаила Корякова, который писал в американскую русскоязычную газету «Новый журнал»: «Отныне,[151] после 17 ноября 1932 года… Пастернак, сам того не сознавая, вторгся в личную жизнь Сталина и стал частью его внутреннего мира».
Поскольку ни Пастернак, ни все сильнее нервничавшая Зинаида не могли знать об этой непробиваемой защите «в верхах», то, что он в середине 30-х продолжал работать над «Доктором Живаго», набрасывая черновики структуры романа, воспринималось как еще один акт литературного самоубийства. Он объяснял чешскому поэту Вацлаву Незвалу: «Хочу написать книгу в прозе, как это было для меня тяжело,[152] – абсолютно простую, реалистическую книгу. Понимаете, иногда человеку приходится заставлять себя встать на голову».
Пастернак заставил себя в очередной раз встать на голову в 1937 году, когда Союз писателей потребовал от него подписать коллективное письмо в поддержку смертного приговора одному высокопоставленному чиновнику и нескольким видным военачальникам по обвинениям в шпионаже. Пастернак отказался. Он пылко ответил Союзу: «Чтобы подписать, надо этих лиц знать и знать, что они сделали. Мне же о них ничего не известно, я им жизни не давал и не имею права ее отнимать. Жизнью людей[153] должно распоряжаться государство, а не частные граждане. Товарищ, это не контрамарки в театр подписывать, и я ни за что не подпишу!» После этого Пастернак написал письмо Сталину. «Я писал,[154] что вырос в семье, где очень сильны были толстовские убеждения, всосал их с молоком матери, что он может располагать моей жизнью, но себя я считаю не вправе быть судьей в жизни и смерти других людей».
Наконец, Зинаида не выдержала: она стала спорить с Борисом и уговаривать подписать письмо Союза писателей, опасаясь последствий его отказа для своей семьи. Его приверженность убеждениям делала его эгоистом в ее глазах. Зинаида была беременна, что, как ни печально, не было в те времена поводом для особой радости. Их семейная жизнь складывалась трудно из-за крайних идеологических разногласий и политических проблем тех лет. Узнав о беременности Зинаиды, Борис написал родителям, что «нынешнее положение