Лабиринты времени - стр. 36

Какая разница?

Не всё ли равно, кто приведёт её к хозяину?

Главное, что бы он сказал, что она вернулась сама и не сопротивлялась.

Главное, что б гнев разъярённого каюма не обрушился на головы родных.

Главное…

Да какая теперь разница? Что для неё главное?

Теперь у неё не может быть главного.

Нужно просто быть послушной и тогда, может быть, будет всё хорошо. Ну, или хотя бы… терпимо.

…Лодка с сидящими в ней купцом, Мудрояром и славличами, уверенно приближалась к ладье.

С палубы, скаля кривые пожелтевшие зубы, на них смотрит пухлый балт в красных, местами выцветших и неумело залатанных, шароварах, с круглым обветренным лицом по имени Малыш. Его голую грудь и выпуклый живот покрывают густые чёрные заросли, а невысокий рост явно намекает на происхождение его прозвища. Рядом стоит нереально тощий, с выпирающими рёбрами и выпученными, как у рыбы глазами, но гораздо моложе, чем его сосед, прозванный с лёгкой руки Малыша, Дохлый. И действительно, это прозвище отражало его самую физическую суть. Настолько бледный и худой он был.

–Эй, там, на палубе, – машет руками Торвальд,– трап спускай!

Малыш на мгновенье исчезает и вскоре за борт вышвыривается длинная верёвочная лестница, уходящая концами в воду.

Славличи переглядываются.

–Милости прошу, – язвительно приглашает купец, указывая на трап и Мудрояр, решительно схватившись за верёвку, поднимается наверх.

Сильно прогнувшись под его тяжестью, трап нерешительно раскачивается и вождь опускает глаза вниз, на несводящих с него глаз людей.

Малыш и Дохлый, видя испуг на лице славлича, громко хохочут, скалясь в кривой улыбке:

–Это тебе не по лесам шастать. Тут сноровка нужна.

Не обращая внимания на их слова, мужчина с трудом доползает по борта корабля и падает в руки принимающих его моряков. А через некоторое время на судно поднимаются остальные славличи и Торвальд.

–Ну, давай, ищи, коли найдёшь, – купец демонстративно садится на бочонок на палубе и обращается к Дохлому: – трюм покажи, как здесь закончат, мать их за душу.

Неуверенно ступая по раскачивающейся на волнах палубе, славличи разбредаются в разные стороны, заглядывая под бочки, мешки и тюки.

–Йорка! Дочка! Ты здесь? Отзовись, коли слышишь!

Безучастно наблюдая за поисками, Малыш переглядывается с Дохлым:

–Случилось чего?– спрашивает он друга.

–А я почём знаю? Я ж всю ночь с тобой кости бросал. Почём мне знать?

–Эй, ты, – Малыш схватил за руку пробегающего мимо балта, поднявшегося на борт вместе с остальными. – Чего за кипишь такой?

–Да, вроде, бабу спёрли. На нашего и грешат, – буркнул тот и ловко подставил ногу под катящуюся прямо на него бочку с вином, уроненную неуклюжим Петро. Но чуток промахнулся и та, прокатившись в миллиметре от его ступни, продолжила стремительно катится к борту, сбивая с ног не успевших отбежать славличей.

–Эй, вы!– закричал Малыш и, рассталкивая поднимающихся людей, шустро подбежал к остановившемуся у преграды бочонку и, ловко перекатывая его на место, заворчал под нос:

–Принесла же нелёгкая! Вот руки бы вам пообрывать, криворуким!– выкрикнул он в сторону молодого славлича и показал большой волосатый кулак:

–Как дал бы щас!

Петро испуганно отступил назад, пропуская моряка, не заметив открывающийся позади себя трюм:

–Я это, того, -залепетал он, но, не успев договорить, упал вниз.