Лабиринт «Возничего» - стр. 2
– Она и была такой, – боль в голосе Гордона.
– Мы же договорились, что вы будете только спрашивать.
– В чем ее уникальность? – уныло спросил Гордон.
– Впервые полет на такое, превышающее продолжительность человеческой жизни расстояние.
– Благодаря чему это стало возможно? – Гордон, судя по всему, не верил не то что в успех, хоть в какую-то целесообразность этой моей затеи.
– Астронавты погружаются в такой своего рода анабиоз, при котором чрезвычайно замедляется старение организма. Так за первые сто лет полета Гордон постарел всего-то на полтора года.
– Почему старение вообще не сведено к нулю? – Гордон добросовестно отбывал свой номер. – Это же сделало бы возможности человека в дальнем космосе безграничными.
– Анабиоз такого уровня обернулся бы распадом нейронных связей. А это значит, при возвращении к жизни не только память, но и сама личность не была бы восстановлена. В лучшем случае мы получили бы тридцатилетних астронавтов с девственно чистым мозгом новорожденного.
– А в худшем?
– Об этом позже, – обрываю я – За полгода до цели астронавтов выводят из анабиоза. Этого срока достаточно, чтобы адаптироваться … к жизни.
– Эти полгода были адом, – буркнул Гордон.
– На сегодняшний день паспортный возраст Джона Гордона триста сорок лет при реальном биологическом сорок или же сорок с хвостиком.
– Почему путешествуя в звездном скоплении, экипаж «Возничего» не соизволил послать ни одной радиограммы? – перебил меня Гордон.
– Это скопление… э… как оказалось, в его глубине искажено не только пространство, но и время. Это ловушка для времени, временная петля, если говорить языком аналогий.
– Мы слишком поздно поняли это, – вклинился было Гордон.
– Все радиограммы с корабля до сих пор идут к Земле, но по этой петле, в том, отличном от нашего, времени. По расчетам самого Кегерна они дойдут до нас лет этак через восемьсот.
– На самом деле чуть меньше, – попытался поправить меня Гордон, – семьсот примерно.
– Кстати, – я все-таки не удержался от сарказма – вот доказательство, что время действительно есть и оно не только мысль о времени и все такое…
– Уже через семьсот лет будет ясно, что всё, о чем я твержу здесь целый месяц – правда. Но вот незадача, Томпсон – вам всего год до пенсии.
– После того, как вас всех посчитали погибшими, – я проигнорировал выпад, – звездному скоплению дали имя «Медея», впрочем, Большой Совет все равно не утвердил, хотя некоторые скопления уже имеют имена.
– Мы смогли выйти из искривленного, точнее сказать, из другого пространства-времени, избежав катастрофы, – Гордон говорит, демонстративно не глядя на меня.
Меня коробит это его механическое «мы». Никакого «мы» нет – есть лишь только непонятно почему живой Гордон и куда-то подевались командир корабля и бортовой врач.
– Как только «Возничий» вновь совпал с Землею во времени, – продолжаю я, – Гордон шлет в НАСА подробный отчет. Все в порядке, казалось бы. Но отчет, очевидно, был слишком подробен. Он вызвал лишь кучу вопросов и породил подозрения. А диалога с Гордоном, разумеется, не получилось. Он, как ему и положено, впал в анабиоз, дабы добраться до дома. Добравшись, обнаружил, что человечество потеряло всякий интерес к его эпопее. Забытая экспедиция, да? Он был готов, конечно, что через триста лет вряд ли найдет кого из своих знакомых и, скорее всего, не узнает самого земного пейзажа, но равнодушия он не ожидал никак.