Квинканкс. Том 1 - стр. 37
Вскоре из-за дома вышли еще двое. Я смотрел на них, зная, что надо бы отойти от ворот, но что-то меня удерживало. Казалось, большой пустой дом Хафемов (или Хаффамов?) затронул в моей душе какую-то струну и пробудил в ее сокровенных глубинах эхо, зову которого я не мог противиться.
Когда те двое подошли поближе, я разглядел, что это были маленькая девочка приблизительно моего возраста и высокая пожилая дама, обе в черной одежде. Дама остановилась побеседовать с работником, девочка же (заметив, видимо, меня) продолжала медленно идти к воротам, туда, где стоял я. Лицо у нее было бледное как полотно – настолько бледное, что я подумал, не больна ли она; темные глаза от этого казались совсем черными. Руки она прятала в муфте, которую несла перед собой, и в целом ее маленькая фигурка имела вид странный и торжественный.
– Ты ведь не из деревенских мальчишек, правда? – спросила она.
Обещание, данное матушке, обязывало меня не вступать в беседы с незнакомыми людьми, но, сказал я себе, это относится к взрослым, а никак не к маленькой девочке.
– Нет, – отозвался я.
– Мне строго запрещено знаться с детьми из деревни, – пояснила девочка.
– А ты разве не в деревне живешь?
– Нет. Я живу здесь.
– То есть в этом большом доме? – заинтересовался я.
– Да.
Она сказала об этом как о самом что ни на есть обыденном обстоятельстве.
– Та леди – твоя мать?
– Нет. Моя мать умерла. Отец тоже. Так что я круглая сирота.
Сирота? Интересное слово. Я позавидовал девочке, но потом сообразил, что и сам, наверное, могу назваться сиротой – по крайней мере, наполовину.
– Та леди – экономка, – объяснила девочка. – Мне, конечно, полагалась бы гувернантка. У меня была не одна, но опекуны сказали, что все они не подходят. Миссис Пепперкорн очень строго следит, чтобы я не разговаривала с чужими.
Позади девочки виднелась высокая фигура экономки, которая продолжала разговор с работником. Они, судя по всему, были друг с другом не согласны, работник несколько раз порывался уйти, но дама не замолкала, и ему приходилось возвращаться.
– Она очень близорукая, наверняка тебя не разглядит, – продолжала девочка. – Но если увидит, то прогонит прочь, а меня накажет.
– Накажет? Как?
– Отправят спать без чая, это точно, – спокойно пояснила она. И добавила: – А может, и высекут.
– Высекут?
Она вынула руку из муфты и показала мне жуткие красные полосы на тыльной стороне.
– Тогда, наверное, – сказал я, – лучше мне будет уйти, пока она не увидела.
– Нет, – очень решительно заявила она, – мне хочется еще с тобой поговорить. Мне ведь тут не с кем словом перемолвиться.
– Братьев или сестер у тебя нет? – поинтересовался я.
– Нет. Только миссис Пепперкорн и Бетси, и еще двое слуг, но с ними говорить тоже не позволено.
– И больше ни души – в таком большом доме?
– Ни единой. Но, знаешь, большая часть комнат закрыта. Мы живем только в нескольких. Вот бы здесь были еще дети. А у тебя есть братья и сестры?
– Нет. И знакомых детей тоже нет.
– А как тебя зовут?
– Джон Мелламфи.
– И это все? – удивилась девочка.
– Да. А тебя как зовут?
– У меня очень длинное имя. Хочешь, назову его полностью?
– Да, пожалуйста.
Она набрала в легкие воздуха, закрыла глаза и проговорила:
– Генриетта Луиза Амелия Лидия Хафем Палфрамонд. – Открыла глаза и, не переводя дыхания, пояснила: – Маму звали Луиза, а Генриетта и Лидия были двоюродные бабушки. Вот насчет остальных не знаю.