Квартира на Уране: хроники перехода - стр. 3

Вот идея плана, что у меня был, и в конце я хотела сказать о той навязчивой мании, с которой автократические режимы – крайне правые, как религиозные, так и коммунистические – обрушиваются на квир-тела, распущенные тела, транстела, тела вне закона. Как будто у нас есть нефть, а все силовые режимы хотят заполучить нефть и выгнать нас с нашей земли. Как будто мы богаты каким-то неведомым сырьем. Если мир так нами интересуется, начинает казаться, что в нас есть какая-то редкая и драгоценная эссенция – в противном случае как объяснить, что все антилиберальные движения так сильно интересуются тем, что мы делаем со своими идентичностями, со своими жизнями и телами у себя в спальнях?

И впервые за всё наше знакомство во мне больше оптимизма, чем в тебе. Я представляю, что дети, родившиеся после 2000 года, не дадут заморочить себе голову этими глупостями. И я не знаю, откуда берется мой оптимизм – от страха, такого сильного, что я не хочу смотреть ему в глаза, от верной интуиции, или же я просто обуржуазилась и должна говорить себе, что всё будет продолжаться как есть, потому что я слишком много от этого выигрываю. Не знаю. Но впервые в жизни я это чувствую: это последний бой традиционной маскулинности убийц, насильников и абьюзеров. Последний раз, когда мы слышим, как они дерут глотку, и когда они убивают нас на улицах, чтобы заклясть то убожество, которое определяет их образ мысли. Я думаю, что дети, рожденные после 2000 года, смогут понять, что жить с этим маскулинным (или, говоря твоими словами, «технопатриархальным») порядком – значит умереть и всё потерять. И я думаю, что эти дети прочтут твои тексты – и поймут, что ты предлагаешь, и будут тебе завидовать. Твоей мысли, твоему горизонту, твоим пространствам. Ты пишешь для времени, которое еще не наступило. Для детей, которые еще не родились и которые тоже будут жить в постоянном переходе, свойственном жизни.

И я желаю читателю, открывающему твою книгу, всех удовольствий мира. Добро пожаловать к Полю Б. Пресьядо, вы поднимаетесь на борт капсулы, и идея не в том, чтобы вы остались невредимы, но вы увидите, что всё произойдет совершенно безболезненно. Просто по ходу этих страниц каждый из вас увидит, в какой именно момент это произойдет, не отдавая себе отчета в том, что с вами сделали: вы повиснете вниз головой, и сила тяжести окажется давним воспоминанием. Вы уже будете в другом месте. И, закончив чтение, вы будете знать, что космос существует и он открыт для вас – именно там вы можете стать чем-то совершенно иным, чем то, что вам дозволялось вообразить.

Со временем я научился относиться ко снам как к неотъемлемой части жизни. Бывают сны, которые в силу их чувственной интенсивности и реалистичности – или же, наоборот, благодаря отсутствию правдоподобия – заслуживают стать частью автобиографии на равных правах с реально прожитыми событиями. Жизнь зарождается и угасает в бессознательном состоянии, а проживаемое в полной ясности ума – не более чем островки в архипелаге снов. Ни одна жизнь не может быть воссоздана во всей полноте счастья и безумия без учета сновидческого опыта. Как в знаменитой максиме Кальдерона де ла Барки, вывернутой наизнанку: не считать, что жизнь – всего лишь сон, но понимать, что сны – это тоже форма жизни. Думать, подобно египтянам, что сны – это космические каналы, по которым души предков приходят к нам пообщаться, так же странно, как вслед за нейронаукой утверждать, что они – всего лишь copy paste событий, пережитых мозгом в моменты бодрствования: якобы эти события возвращаются к нам в момент фазы парадоксального сна, когда наши глаза быстро двигаются за веками, как будто на что-то смотрят. Закрытые и спящие глаза продолжают видеть. Следовательно, уместнее было бы предположить, что человеческая психика не перестает создавать и редактировать реальность – иногда во сне, иногда наяву.